– Возьмите ее под руки, – приказала настоятельница, – и раздвиньте ей ноги!
Четыре монахини подняли Катрину и понесли к распятию.
– Тебе предстоит сесть на распятие! – пятая, старая монахиня продолжала ласкать ее пальчиком. – Если у тебя будет сухо, значит, будет очень больно!
– Нет! – Катрина, увидев, что ей предстоит, сделала попытку освободиться, за что тут же получила от матушки Изольда звонкую пощечину. Ужас, все тот же ужас, забрался в ее душу.
– Еще одно движение без разрешения и запорю розгами! – шипела матушка-настоятельница.
Курились кадила с ладаном. Монашки, свободные от церемонии, пели торжественный молебен, но Катрина не понимала слов.
– Ну вот, потекла! – улыбнулась старая монашка, переходя кончиком пальца на клитор. – Еще немного, и ты будешь готова!
«Я этого не переживу! – девушка отчаянно вздрагивала, понимая бесполезность сопротивления. – Я, конечно, ласкала сама себя, о чем честно призналась настоятельнице на исповеди, но не вот так, прилюдно, да и деревяшка порвет меня насквозь! Нет, я не хочу умирать!»
Монашки с нетерпением ждали начала церемонии: в свое время каждая из них садилась на распятие, и теперь они хотели подвергнуть Катрину той же участи.
«Я не вынесу этого! – подумала Катрина, увидев огромных размеров полированную деревяшку. – Нет!»
Увлажненные пальцы старушки начали не спеша ласкать нежную горошину, а процессия из монашек, несущих Катрину на руках, шаг за шагом приближалась к распятию.
– Аминь! – скомандовала Изольда.
При этом страстном движении деревянный фаллос проник на всю длину, порвав девственный заслон. Боль была такая, что Катрина не сдержала крика.
– Хорошо насадилась! – радовались монашки, продолжая удерживать новенькую на кресте.
«Ну вот, меня разорвали, – подумала девушка, – все кончено! Не так я представляла себе брачную ночь!»
Монашки, помогавшие в обряде инициации держать Катрину, жаждали первыми добраться до ее вкусного тела.
Измученная девушка, снятая по приказу настоятельницы с палки, подчинялась всем капризам монашек. Ее тело было без счета обласкано, искусано и облизано похотливыми сестрами, жаждавшими отведать девственной крови.
После завершения обряда Катрину напоили вином, признали полноправной сестрой и повели в баню умерщвлять плоть.
Оказалось, монашенки обители не теряли времени даром, предаваясь утонченной любви – сами время от времени устраивали оргии, впрочем, не чуждаясь мужского общества. Под баню монашки выделили каменный сарай, в котором сложили печь и поставили большой медный котел. Девушке, никогда не видевшей бани, показалось, что она попала в Ад! Монашки плескали на камни воду и нещадно хлестали друг друга вениками. Когда, казалось, ее душа вот-вот покинет тело, Катрину вывели на улицу и стали окатывать холодной водой.
– Ничего, – настоятельница, в молодые годы побывавшая у московитов, обожала париться, – в Аду будет хуже! За веники, грешницы![153]
После бани Катрину одели так же, как всех остальных монашек: в длинную льняную рубашку, аналав, кожаный пояс и верхнюю накидку из белой козьей или овечьей шкуры, кукуль, шапочку конической формы, и мафорий – покрова на шапочку, вроде капюшона или башлыка.
После банного ада приятная, ласковая теплота разлилась по всему телу новой монашки.
– Как ни странно, я жива! – Катрина[154] испытала чувство незнакомого покоя. – А с каким остервенением они хлестали друг друга вениками! Я думала, что кожа моя чулком сползет, а это оказалась грязь!
Глава пятая. В объятиях злой Линды
На жительство Катрину определили в келью к Линде, двадцатилетней монашке, вот уже два года запертой в стенах монастыря и весьма искушенной в плотском грехе, заведующей розгами и пивом.[155]
По распоряжению матушки Изольды, неделю Линда Катрину не трогала, чтобы страшные разрывы немного зажили. Целую неделю Линда изнывала от неразделенной страсти к новенькой монашке. Наконец, ей было позволено посвятить новенькую в тайны отношений между женщинами.
– Без рубашки легче спать, – сказала она, раздеваясь на ночь, – и ты тоже разденься! Похоже, я начинаю толстеть на должности матушки-пивоварки! – вздохнула она. – А тут еще эта обязанность по заготовке розог!
Катрина послушно разделась.
– Рыженький мой котеночек, – воскликнула Линда, любуясь новой соседкой по келье, – какая ты горячая! До чего у тебя нежная кожа!
– Бедное дитя, – повторила Линда, прижимая девушку к себе. – Я тебе по дружбе заготовлю самые прочные, самые ровные и секущие розги, когда придется принимать покаяние, и угощу пивом! Пойдем на мою кровать! Будем учиться трибадии!
Катрина оказалась лежащей на Линде, головой к ее ногам. Бедра новой подруги слегка сжали голову Катрины.
– Ну, что ты медлишь? – не в силах больше сдерживаться, Линда приподнялась и, рванув Катрину за волосы, с силой вдавила веснушчатое лицо себе в горячее лоно.
Та, уже имея опыт общения с матушкой Изольдой, угадала желание подруги и принялась вылизывать нежные части тела между ногами.
– Рыжая стерва! – не давая Катрине толком вдохнуть, монашка стала с огромной силой тереться норкой о лицо новенькой. – Не отлынивай!
Катрина протиснула свою голову между ног новой подруги, языком раздвигала щель, а губами втягивала коричневые губки. «Бедная моя покойная матушка, – подумала Катрина, забираясь языком в вонючую глубину, – да простит она меня, грешную! Кто же знал, чему придется обучаться в этой обители!» Линда сладко вздрагивала, но ласки Катрины ей не нравились. «Без огонька девочка работает!» – подумала она, рывком приподнялась и с размаху влепила Катрине звонкую пощечину.
Из глаз девушки полетели искры. Сквозь звон в ушах она услышала:
– Ты, [Непереводимое староанглийское ругательство – Прим. автора.] поганая, ты будешь лизать, как следует?
И она угостила Катрину новой пощечиной, сильнее прежней.
– Не надо! – Катрина зарыдала, прикрыв руками лицо.
– Ты так никогда не научишься! Это тебе не с Изольдой лизаться! – Линда перевернулась и села Катрине на лицо. – Лижи, да как следует! Запорю!
Катрина не могла открыть глаз: ресницы слиплись от выделений Линды, пахнущих почему-то тухлой рыбой. В нос, рот текла горько-солоноватая слизь. Язык Катрины с непривычки одеревенел и высох.
– Лижи анус, – шипела Линда, – почему тебе надо повторять все дважды?
Катрина, сунув впервые в жизни язык в анус, почувствовала, как его сразу начинало щипать.
– Глубже, ну глубже же, – Линда уже не постанывала, как вначале, а кричала в полный голос, – подстилка, я из-за тебя не могу кончить!
Лицо Катрины оказалось немилосердно сжатым между бедер строгой учительницы.
Линда вздрогнула и упала животом на кровать. Удовольствие от языка новенькой получилось слабым и никак не соответствовало недельному ожиданию.
– Открой рот! – она изо всей силы вцепилась в рыжие волосы, и посмотрела в залитое слизью и слезами лицо. – Шире! – приказала она и плюнула в него.
Девушка поперхнулась и закашлялась. Слюни, сопли и слизь потекли их рта и носа Катрины на груди, украшенные розовыми сосочками.
– Мерзавка!! – Линда рывком и вцепилась в соски несчастной монашки. – Ленивая мерзавка!
С силой она принялась сжимать и выкручивать их, отчего они моментально побагровели.
– Нет! – невероятная боль пронзила Катрину, она заплакала и схватила за руки мучительницу. – Не надо!
– С таких как ты, шкуру спускать надо! – она как тигрица бросилась на Катрину, повалила и снова села девушке на лицо.
– Смотри, вот как надо! – Линда стала теребить себе клитор, размером со спелую вишню.
«Скорей бы все кончилось!» – думала Катрина, покорно лаская языком анус.
Вдруг Линда охнула, захрипела, и Катрина ощутила во рту вонючую слизь.
153
Бани в Англии существовали со времен древних римлян, построивших первые термы. Оттуда и пошло название: bath не что иное, как «баня». Бани по-черному, напоминающие русские, изредка встречались в монастырях с XII века, разумеется, только в тех, где устав позволял мыться. – Прим. перев.
154
Чтобы не путать читателя я продолжаю называть Катрину светским именем, а не тем, что она получила при посвящении в монахини.]
155
Простой люд и монахи обожали темное пиво, или, как его звали тогда, эль. Причем, судя по историческим документам, хмельной напиток употреблялся в довольно больших количествах. Например, согласно уставу одного из женских монастырей в Англии, монашке было положено 6 пинт эля в день, а это примерно 3,4 литра! – Прим. перев.