– Может, повторим лечение водой? – спросил отец Гай, увидев тоску в глазах Катрины. – Или лучше матушкины розги?
– Нет, лучше возьми меня еще раз! – глаза Катрины заискрились безумным блеском. – Я готова! – помолившись, монашка задрала подол. Как говорится в книге «В день шестой Бог создал чело¬века по своему образу и подобию и сделал человека мужским и женским» [Быт. 5:2]. Никакого намека на разные права нет.
Она уже знала, что отец Гай обожал начинать играть, полностью не снимая одежд. Монашеское одеяние придавало играм особую пикантность.
Он, ощущая под собой тело девушки, с огромным наслаждением вводил и выводил член из влажной щели. Ей казалось, что она находится в сказочном сне. Каждое введение отца Гая приближало второй оргазм. И когда чернокнижник, заохав, сильно сжал тело, Катрина ощутила, как член задергался в внутри влагалища, изливая семя.
– Ах! – Катрина вздрогнула, как от удара прутом.
"Что это со мной? Такого никогда не было!"
Второй оргазм был менее острый, чем первый, но продолжительней[168].
Ласками и поцелуями монах сумел довести Катрину почти до обморочного состояния.
Несколько минут они лежали неподвижно, наслаждаясь пережитым наслаждением.
– Какая ты нежная! – он стал ласково поглаживать и мять упругую плоть груди Катрины, перебирая пальцами то один, то другой крепкий налитый сосок.
Катрина очень любила, когда отец Гай ласкал груди, но как любил это делать он, трудно было представить.
– Хватит лежать, раздвинув ножки, – приказал он, – ты будешь делать то, что я прикажу, и все будет хорошо! Тебе понравится! Для начала, развернись ко мне задом и садись ко мне на колени.
Чернокнижник взял ее руками за попку, раздвинул пальцами губки, и плавно опустил на член. На несколько секунд они замерли, наслаждаясь новизной ощущений. Потом она начала медленно подниматься и попускаться. Мужчина помогал ей, поддерживая за попку.
«Оказывается, можно и так! – думала Катрина. – И все же с мужчиной приятнее, чем с женщиной! Но сразу после порки это, наверное, больно!»
– Я так устала! – простонала девушка. – Давай как обычно!
Была прелестная лунная ночь. Сердца влюбленных были полны чувств, колдовской дух этого часа вошел всей своей прелестью в их души.
– Нет, – отец Гай решил преподать Катрине еще один урок. – Становись на четвереньки!
«Меня сейчас отгуляют, как корову!» – Катрина встала на четвереньки и попыталась вставить в себя уже обмякший член. Но ничего из этого не получалась.
Чернокнижнику было неловко перед Катриной, и он чувствовал свою вину в том, что не смог доставить ей удовольствие.
– Позволь, я поцелую тебя! – он положил девушку на кровать и начал целовать живот, постепенно пробираясь к киске, тщательно выбритой по монастырскому обычаю. Она в это время взяла в руку поникший член и поглаживала его.
«До таланта Линды ему далеко, однако старается! – подумала девушка. – А не побаловать ли его так, как научил меня папа?»
Катрина взяла член в рот и начала сосать, а он лизал губки и клитор. Не удивительно, что через пять минут таких упражнений член снова встал, и девушка заняла позу на четвереньках. Как оказалось, в этой позиции отец Гай проник очень глубоко. Катрине было так сладко, словно рухнул подъемный мост крепости. Ворвавшиеся силы неистового желания пронеслись через тело ее и душу – как орды захватчиков по павшему замку – разоряя все на своем пути, опустошая каждую клеточку, и сделав беспомощной и растоптанной, словно плененную рабыню. Катрина кончила, кусая себе губы, чтобы не закричать.
– Любимый! – монашка решила, что судьба дает последний шанс покинуть монастырские стены. – Я буду скитаться с тобой по всему свету, если захочешь, буду твоей служанкой, твоей рабыней! Только увези меня отсюда! Помнишь, ты же сам цитировал мне Коран! Прелюбодей женится только на прелюбодейке или многобожнице. Верующим же это запретно. Тех, которые обвиняют целомудренных женщин и не приведут четырех свидетелей, высеките восемьдесят раз, и никогда не принимайте их свидетельства, ибо они являются нечестивцами, кроме тех из них, которые после этого раскаялись и стали поступать праведно [Коран, 24:2-4 – Прим. переводчика].
Она умолкла. Ее голубые глаза были полны слез, когда она со страстью повернулась к чернокнижнику. Он уклонился от взгляда, а по его изящному лицу пробежала презрительная усмешка самой темной, самой смертельной злобы. Через мгновение это выражение исчезло. В неподвижных, остекленевших глазах опять появился неземной холод.
– Час заката, – воскликнул он. – Нежный, прекрасный час, когда сердца влюбленных счастливы, а природа улыбается их чувствам. Но мне не суждено жить долго! У инквизиции длинные руки! Они идут по следу как ищейки, и я не могу долго жить в этой тихой обители! Милая моя Катрина, когда наступит завтра, я буду далеко, очень далеко на пути в вечное блаженство, но, скорее всего в чистилище. Должен ли я брать тебя, прелестнейший цветок, с собой в могилу?
– Нет, – глаза Катрины стали круглыми как пуговки, а из глаз потекли слезы. – Отец Гай, вы молоды, сильны. Вам ли думать о смерти?
Перевернувшись на спину, чернокнижник положил ногу на ногу, а сверху на бедро посадил Катрину в позу наездницы. Катрина придвинулась ближе, и мужчина почувствовал нежное прикосновение горячей плоти, невыразимо приятное прикосновение влажных губок к своему бедру. Несколько легких движений пальцами, и Катрина привела член в боевое положение.
Еще несколько движений промежностью вперед, и красавица оказалась рядом с членом, коснулась его пупком и посмотрела на чернокнижника.
«Я многому успел ее научить, – подумал он, – жаль, что это у нас последняя ночка!»
– Все в руках божьих, – вздохнул отец Гай, и стал бросать книги из сундука в камин, – прощай, Катрина! Возьми вот эту книгу, и спрячь подальше! Это тебе на память! Она написана на понятном тебе языке. Молись за меня, грешного!
Глубокой ночью, когда монастырь погрузился в сон, на серой башне уныло раскачивается из стороны в сторону тяжелый колокол, хотя ни одно дуновение ветра не тревожило деревья в лесу. Они с безумием приговоренных к смерти отдавались друг другу.
Ей снова захотелось взять его член глубоко в рот и ласкать, ласкать, ласкать… Отец Гай, словно почувствовав это, проник в ее рот, и через минуту, не выдержав жадных ласк, излился в нее. Обняв ее, он уснул.
Ночь подходила к концу, утро освещало холмы, но оно принесло отцу Гаю душевное спокойствие.
– Теперь я могу идти на смерть! – он оставил Катрину на рассвете. – Pax vobiscum! Да будет над тобой благословение святого Дениса, святого Дютока и всех святых! Прощай и помни обо мне!
Предчувствие чернокнижника о неминуемой смерти сбылось.
Утром утомленный отец Гай щедро расплатился с матушкой за постой и собрался по делам в Лондон. Как оказалось, на дороге его уже ждали разбойники.
Власти поймали и повесили несколько бродяг. В них матушка Изольда признала разбойников, напавших на нее по дороге, и лишь Катрина догадывалась, что инквизиция настигла свою жертву.
После исчезновения чужестранца, который действительно очаровал ее, настроение Катрины явно изменилось. Она полюбила гулять ранним утром и поздним вечером по тропинкам вокруг монастыря, вспоминая его последние слова, представляя его милую улыбку, и заканчивала прогулку на том месте, где был вход в склеп.
Ночами Катрине часто снилось нечто странное – то проносились перед внутренним взором сцены из прошлой жизни, ее братья, отец со страшным ремнем в руках, или призрак дедушки Максимилиана пытался учить ее жизни, а бывало так, что после молитвы она проваливалась в темноту, тоску и безнадежность. Иногда, не смотря на теплую погоду, ее окутывал смертельный холод.
Катрина была одинока и несчастна.
Катрина старалась избегать общества монашек, и, похоже, была счастлива лишь тогда, когда оставалась одна в своей келье: матушка Изольда, довольная прибылью, согласилась выделить ей отдельное жилье. Только там она давала выход своей печали в слезах, молясь за душу покойного отца Гая, а скорбь, которую она благопристойно скрывала на людях, вырывалась наружу. Так прекрасна и в то же время так смиренна была прелестная скорбящая, что она уже казалась ангелом, освободившимся от пут этого мира и готовившимся к полету на небеса. На самом деле в душу ее вселились совсем не те мысли, которые должны посещать монашек.
168
В те времена слово оргазм еще не знали, но удовольствие от близости было не менее сильным, чем сейчас. Прим. перев.