Sed necessarium est ad aeternam salutem, ut incarnationem quoque Domini nostri Iesu Christi fideliter credat.[220]
«А не происки ли это Инкуба? – Изольда рассердилась, захотела порвать его на крошечные клочки, но в последнюю минуту взяла себя в руки. – Мне всюду, как больному на голову испанскому инквизитору, кажется нечистая сила! Слава Богу, у нас в Англии инквизиции нет!»
Анализируя последние события, она решила, что не стоит серьезно прислушиваться к тяжелым предчувствиям и делать какие-то необдуманные действия.
– Господь пребывает с нами, а молитва всегда поможет! Ну, а мне нужно смириться с тем, что здравый смысл постепенно покидает мое грешное тело.
«Может принять еще микстуру Авраама? А пергамент никуда не уйдет! И печать на нем незнакомая! А микстура Авраама обеспечит способность трезво мыслить!»
Взяв новый флакон с микстурой, матушка Изольда села за стол и вытащила зубами пробку.
– Ух! – В горле перехватило… Разноцветные пятна пронеслись перед глазами… На душе стало очень спокойно. Но разум не задурманивался, а заработал очень четко… В этом был своеобразный секрет микстуры нехристя Авраама – успокоить, но разум оставить в полноценном рабочем состоянии.
– Так-то лучше! – Изольда сломала печать и раскрыла свиток.
Готический шрифт был написан опытной рукой с замечательным мастерством! Еще не начиная читать, она и любовалась текстом, как произведением искусства. Осмотрев свиток со всех сторон, матушка Изольда приступила к чтению:
"Как солнце своим животворным лучом согревает и обновляет землю, так и Ваш монастырь, обладающий священной реликвией, исцеляет и лечит людей в грешной потребности. Матушка, вся округа знает, что вы помогаете страждущим грешникам в бедах, никому не отказываете, поэтому не откажите и мне, грешному. Будьте добры, в ближайшее время навестить мое скромное лесное жилище, чтобы исцелить меня, грешного лесника. Я очень болен, и никто не может поднять меня на ноги. Приходской священник говорит об одном – о смерти… А я еще не готов предстать перед светлыми очами Господа Бога Нашего. Не отвергайте моей просьбы, ибо я уповаю только на Вас! Моя хижина находится в лесу в трех милях от Вашего монастыря. Ну, а я приготовил вклад в монастырь!»
"Интересно, кто служит лесником? Судя по почерку, это явно очень образованный человек!" Впрочем, никто в те времена ничему не удивлялся. Иногда и короли жили отшельниками.
– Наш долг исцеление и утешение! А три мили не такая уж дальняя дорога! За одно и разомнусь! Матушка Изольда решила собираться.
Положив в дорожную сумку реликвию, она не забыла микстуру Авраама, флягу со святой водой, тяжелые четки, и кинжал, ловко вделанный в дорожный посох… Печальный опыт подсказывал монашке, что дорогие четки лучше оставлять дома, а в путь брать попроще, но потяжелее, чтобы ими можно было при случае воспользоваться и как оружием.
– V. Ecce ancilla Domini[221]. – Одев дорожную рясу, проверив замок на тюрьме Селины и дав распоряжения монахиням, матушка собралась в дорогу. Подумав, она не стала запрягать Морриса, монастырского пони, в повозку и пошла пешком. Норов у пони был мягко скажем, тяжелый. Матушка давно собиралась продать его Аврааму на колбасу, но не сходились с аптекарем в цене. Впрочем, судьба послала ей и попутчика и средство передвижения.
– Мир вам, матушка, – молодой крестьянин остановил лошадь, запряженную в повозку, груженую сеном. – Садитесь, подвезу! Я хочу вас отблагодарить за то, что ваша реликвия вылечила мою жену от бесплодия!
– Bonum salutem![222] "Это Питер, наш прихожанин!" – Внимательнее присмотревшись к лицу крестьянина, матушка Изольда узнала его и согласилась.
– Ох, матушка, крестьянин делился своей бедой. – Моя жена, как забеременела, не подпускает меня к себе! А если ребенок недоделан? И я по жене очень скучаю!
– Эх, юные грешники, Матушка улыбнулась, – скажи жене, что матушка настоятельно рекомендовала не прогонять мужа с супружеского ложа! А нельзя ли стегнуть твою лошадку? Мне нужно как можно быстрее добраться до леса, который находится в трех милях от монастыря. Там ждут моей помощи.
– Нам как раз по дороге, матушка Изольда! – Скрипучая повозка тронулась в путь.
Внезапно начал падать дождь, хотя минуту назад ничто не извещало о его приближении. Дождь был настолько сильным, что матушке пришлось укрыться овечьей шкурой, предложенной добрым крестьянином.
– Матушка, я бы вам не советовал заходить в этот лес. – Уже на опушке у крестьянина развязался язык. – Плохие слухи ходят о нем!
– Какие именно? – С интересом спросила Изольда. – Разбойников вроде бы как год назад повесили вон на тех деревьях!
– Разбойники долго качались на потеху воронам! Но говорят, что здесь бесследно пропадают грешные люди.
– Как это – пропадают? – Спросила матушка. – И куда смотрят власти?
– А очень просто – грешники заходят в эту чащобу и исчезают навсегда. Никто из него еще не вышел живым…
– А пропадают только грешники? – Матушка Изольда скептическим взглядом посмотрела на возницу. – Свят! Свят! – Думаю, что все эти слухи преувеличены. Люди всегда стараются придумать что-то таинственное. «В лесу и тем более в болоте сам Господь поселил нечистую силу. А теперь она и до монастыря добралась! Но я взялась и со мной священная реликвия!»
– Ну, как знаете, – крестьянин замолчал, – но я не герой! Я всего лишь вольный землепашец и верный арендатор своего сюзерена!
Слезая с повозки, Изольда почувствовала стремительное дыхание холодного осеннего воздуха. Дождь к тому времени уже перестал падать, и все же было очень сыро и неприятно. Крестьянин истово перекрестился и перекрестил матушку.
– Благословите меня, грешного! – Посмотрев в направлении буковых деревьев, обступивших дорогу, Изольда почувствовала какую-то странную гнетущую атмосферу, что незримо неслась от них. Вместе с этим у нее возникло чувство, будто от леса потянулись сотни невидимых паутинок и крепко обхватили ее пышное тело, для того чтобы она никуда не делась и не сбежала.
Матушка Изольда не произнесла ни одной молитвы и даже не услышала, как удалилась повозка, потому что была околдована мглистой и таинственной картиной осеннего леса. Природа одела деревья в желтые и багровые тона, а ветер еще не успел оборвать этот красочный наряд.
Приблизившись к первому древу, она увидела возле него засохшие розы… "Откуда тут розы?" – Матушка Изольда сочувственно коснулась одного цветка, но он рассыпался в ладонях…
Далее, ступая меж густых трав, она решительно двинулась в лес…
– Стойте! Стойте! Я не возьму греха на душу! – Ее нагнал крестьянин, вооруженный топором. – Не могу я бросить женщину в таком страшном месте.
– Sunt vobis realis heros![223], – улыбнулась Изольда. – Значит, ты не такой трус, каким казался сам себе! Господь таких смельчаков сумеет наградить!
– У вас есть крест и реликвия, а у меня топор! Вдвоем мы не пропадем!
– А еще у меня есть посох, вырезанный из тиса, того самого, под которым сидел апостол Павел! Значит, не пропадем! – Они пошли по засыпанной листвой тропинке, крестясь и творя молитвы. "Кузнец залил в мой посох свинец… и на другом конце на пружине нож – неплохое получается оружие!" – подумала матушка, озираясь по сторонам. Казалось, лес хочет схватить путешественников и никуда не отпускать!
Когда они нашли старую хижину лесника и обошли вокруг, страх снова посетил их души: как грибы из-под опавшей листвы на них смотрели человеческие черепа.
– Dominus! Quam multa inquietum animas[224]! – Матушка перекрестилась. – Ну, сэр рыцарь, пошли!
В хижине стояла дикая вонь. Гости поняли, что этот запах мог источать только какой-то давно сгнивший труп, или даже множество трупов…
А сам лесник, – лежал, притворившись, что болен, на грязной подстилке из волчьих шкур.
– Еда пришла! Эй, все сюда! – Закричал он.
От ужасного запаха мертвечины обоим стало дурно… Неожиданно и матушка Изольда с крестьянином Питером увидели, как большим ярким огнем вспыхнул огонь факела в неизвестной руке. Эта рука, бросила факел в камин, дрова ярков вспыхнули, осветив обстановку хижины во всех подробностях.
220
Кроме того, для вечного спасения необходимо твердо веровать в воплощение нашего Господа Иисуса Христа. – Лат.