Среди скандинавских баллад есть баллады о Сигурде и других эпических героях, это как будто дает право считать, что эпос, распадающийся в эпоху ослабления и вырождения патриархально-родового сознания, в сочетании с танцевальной лирикой и стал основой нового балладного жанра. Но генезис английской баллады сложнее, ничего общего с песней о Беовульфе (за исключением элементов аллитераций) сохранившиеся баллады не имеют, между ними и этой эпической поэмой слишком большой исторический разрыв. Предположить, что между поэмой о Беовульфе и балладами была некая промежуточная форма — не дошедшие до нас англосаксонские эпические песни — конечно, можно, но доказать — нельзя. Лишь некоторые приемы, использованные в балладе,— постоянные эпитеты, повторения, обусловленные повторением одной и той же ситуации, связывают балладный стиль с эпическим. Но и они в балладе претерпевают заметную эволюцию. Наряду с постоянными или «окаменевшими» эпитетами, выражающими эпическую идеализацию вне зависимости от ситуации (так, отец, мать, сестра всегда хорошие, даже если они не оказываются таковыми по ходу действия), появляются парные эпитеты («веселый зеленый лес», «прекрасная алая роза»), свидетельствующие об усилении личного начала в творчестве. Меняется и внутренний смысл эпитета; так, пурпурный цвет — символ драгоценного и дорогого —в балладе «Трагедия Дугласов» означает кровь:
В подобных случаях эпитет перестает быть существенным признаком, приемом идеализации, он помогает создать лирическое впечатление. В отдельных балладах проявляется и сознательный выбор эпитета: в балладе «Лорд Томас и прекрасная Аннет» герой целует мертвую возлюбленную в бледные холодные губы, между тем как обычное определение женских губ «рубиновые» или «вишневые».
Кроме эпических повторений-формул, указывающих на определенную ситуацию, появляются повторения другого свойства. Повторения одних и тех же слов связывают отдельные стихи и строфы и усиливают их звучание. Эта усилительная функция отчетливо выступает при повторении глаголов, оно придает балладе динамичность, эмоциональность и фиксирует внимание слушателя на определенных моментах: «Проси, проси, родная дочь» («Верный сокол»); «Он стал расти, расти, расти и мачты перерос» («Демон-любовник»); «Вернись, о милая, вернись/» («Анни из Лох-Роян»).
Особый вид повторения с постепенным нарастанием становится основой структуры некоторых баллад, это очень заметно в балладах, где диалог — параллельные вопросы и ответы — совсем вытеснил повествование («Лорд Рональд»). Этот вид повторения далеко отошел от повторения типа «общих мест», он еще раз подчеркивает жанровую особенность баллады, в которой эпическое повествование приобрело резко выраженную лирическую окраску.
Принципиально отлична и от эпической песни, и от рыцарского романа композиция баллады. Балладе неизвестны длинные вступления, она сразу вводит в курс событий. Действие задерживается только на важных моментах, поэтому логическая связь между событиями часто отсутствует, ее заменяет связь эмоциональная, присущая скорее лирическим произведениям. Характерный образец такого повествования представляет баллада «Прекрасная Анни из Лох-Роян».
Свойственная балладам устойчивость формальных стилистических признаков ощущается в семантике их образности, особенно в параллелизмах и символах. Параллелизмы, прямое сопоставление человека и природы — отличительная черта народной поэзии вообще — разбросаны во многих балладах, чаще всего это образ кустов и деревьев, соединяющихся на могиле влюбленных. Образ этот, широко распространенный в народной поэзии, восходит к отдаленным языческим верованиям.
Определенной формой параллелизма являются и некоторые рефрены и запевы. Это относится, в частности, к «цветочным» рефренам: расцветающий ландыш, благоухающая роза, зеленеющий лее — символы любви. Такую же роль играют и соответствующие запевы. Прямого параллелизма в них нет, но есть символ, настраивающий слушателя на определенный лад. Балладные символы, как правило, очень конкретны, некоторые заимствованы из бытовой сферы: например, «узко постеленная постель» означает, что женщина покинута, ушедшее тесто символизирует ушедшую молодость, продырявленный бочонок — утраченную девственность и т. д. Такого рода символов ни в эпосе, ни в рыцарском романе нет.