Марианна смотрела на него, прищурив глаза. Да, обвинять его было несусветной глупостью. Она действовала инстинктивно. Никаких доказательств у нее не было. Или были? Она смотрела и смотрела, пока не увидела в облике Артура кое-что примечательное...
– Я так думаю, Петр, что это она сама твою марку сперла, – тем временем заявил Артур. - Эта гувернантка. А теперь на меня все валит. Ты вообще, что о Марианне знаешь? Может, она воровка на доверии? Проникла к тебе в дом, а ты и купился на экзотику. Не головой думал, а тем органом, что пониже. Она тебя и раньше обманывала. Ты ее прошлое проверял? Ты проверь, проверь! А я вот узнал кое-что. Не стал тебе говорить, думал, ерунда. Тут писали в одном блоге про учительницу, которую уволили из школы на непристойное поведение. И знаешь, кем была та учительница?
Петр мельком глянул на Артура, а потом перевел взгляд на Марианну.
Она увидела, как его глаза стали настороженными, и мелькнуло в них сомнение. И… презрение?
Да. Единожды солгавши...
Марианне стало так больно, что показалось – сейчас она умрет на месте.
Она расправила плечи. Задрала подбородок. И весомо сказала:
– Артур, у тебя рубашка испачкана известкой. На локте. Тебе стоило переодеться. А на рукаве голубиное перо. И, наверное, голубиный помет на подошвах. На каменном карнизе полно голубей. Ты специально настраивал Дашу. Навел ее на мысль выжить меня из комнаты. Чтобы тебе удобно было забраться к Петру в кабинет. И украсть. Давно, думаю, готовился. Сегодня выпал подходящий момент.
Марианна говорила и леденела от ужаса. Она поступает низко: обвиняет человека, говорит о нем ужасные вещи! Что, если она неправа? Она же не сыщик. Не Шерлок Холмс. Она – добрая волшебница Мэри Поппинс. Но сейчас она превратилась… нет, лучше не думать, в кого она превратилась. В загнанную крысу?
– Тоже мне, доказательства! – закричал Артур, вскочил со стула, сорвал очки и бросил с размаху на пол. – Что за бред! Петр, вызови полицию! Нет, не надо полицию. Зачем тебе огласка? Просто гони ее в шею!
Он замолчал и стоял, красный, как помидор, и тяжело дышал.
– Ах ты сволочь, – тихо сказала Валентина и тоже поднялась. – Ах ты стручок поганый, весь в своего папашу!
Она огляделась, по-хозяйски взяла со стола полотняную салфетку, тяжелым шагом подошла к сыну и наотмашь хлестнула его по шее – раз, другой!
– Мама! Ты свихнулась?! Прекрати!
Артур закрылся руками. Валентина бросила салфетку на пол.
– Петька, это он! Точно он! Я слышала… он по телефону говорил… о том, что товар у него… сумму обговаривал, гаденыш! Это он про марку твою, будь она неладна… Он стащил, да! Марианна правильно догадалась. Я видела, как он вэдэшку в кладовке брал и к ее комнате подходил. Да не поняла, зачем, дура я старая!
– Да пошли вы все! – гордо бросил Артур и широким шагом вышел из комнаты. Когда он проходил мимо Олечки, та шарахнулась от него, как от прокаженного.
Петр проводил его взглядом, но не шелохнулся.
Следом за Артуром выскочила Валентина, некрасиво, по-бабьи, скривив рот.
За ней тихо выскользнули Олечка и Катерина.
Марианна и Петр остались одни, лицом к лицу.
39
Они молча смотрели друг на друга.
– Марианна, – начал Петр. – Все, что ты наговорила...
Он сделал шаг к ней – она шагнула назад и выставила вперед ладонь, отказываясь слушать.
– Петр, ради бога, поднимись к Даше. Успокой ребенка. А завтра, наконец, сходите вместе к хорошему детскому психологу.
Он дернул щекой и сделал едва заметное движение головой. Марианна хорошо знала, что оно означает.
«Не указывай мне».
Но когда он заговорил, его голос звучал почти ласково.
– Да, я поднимусь к ней. Послушай, тебе не стоило так…
– Стоило.
– Я был…
– Расстроен и растерян, знаю. В таком состоянии ты начинаешь приказывать и искать виноватых, чтобы их наказать. Так делают все начальники и эффективные менеджеры. Издержки профессии.
– Марианна, ну что ты опять несешь ерунду! – мигом рассердился он.
Она горестно вздохнула, и Петр замолчал. Выругался вполголоса, потер лоб.
– Отвратительная вышла сцена, – сказал он с досадой. – Я потерял контроль над ситуацией. Довел Дашу до слез.
– Нанес ей новую психологическую травму. И тебя это расстраивает, понимаю. Ты все же любишь ее – по-своему, как умеешь. Прости, я поднимусь к себе, – она проглотила тугой комок в горле. – Потом, когда ты поговоришь с Дашей, зайду к ней.
Она вышла из комнаты. Петр остался в гостиной, в мрачном раздумье. В глубине души она надеялась, что он остановит ее, не даст уйти, скажет правильные слова... но не сильно рассчитывала.