Все происходящее напоминало бред, в голове у нее все смешалось, в груди горело. Она понимала только одно: ее ругают, и ругают зря. Оправдываться не надо, она ни в чем не виновата! Но руки дрожат, глаза начало щипать, и хочется закричать, стукнуть кулаком по столу, выкрикнуть обидные слова противной Лялечкиной, а потом уйти, хлопнув дверью, и будь что будет!
– Нет? Нет?! – Лялечкина подалась вперед и ткнула пальцем в монитор. – Да это и есть самая настоящая порнография! Вчера я застала мужа, когда он рассматривал ваши фотки! Он любовался, как вы крутите задницей, прости господи!
Она часто задышала, но потом взяла себя в руки.
– Марианна Георгиевна, вы здесь выглядите, как падшая женщина, – сказала Лялечкина своим обычным воркующим голоском и победоносно закончила: – Вас нельзя допускать к детям. Скажите ей, Эльвира Вадимовна!
– Скажу, – сухо парировала директриса. – Марианна Георгиевна, я вынуждена просить вас написать заявление по собственному желанию. Вы порочите честь школы.
Марианна не сразу поняла, что ее просят сделать.
– Хорошо, – пожала она плечами, – я уберу эти фотографии. Хотя это неправильно. У меня есть и фотографии с пляжа – их что, тоже убрать?
– Можете убирать, можете не убирать, нам это безразлично, коль скоро вы не будете нашим педагогом. Как только напишете заявление и я его подпишу, можете не отрабатывать положенные две недели. Анастасия Степановна охотно согласилась взять ваш класс и ваш проект… ну, тот, экологический, заграничный, по обмену. Мы уже и документы на нее начали оформлять. Надеюсь, вы извлечете нужный урок из этой ситуации и впредь будете осторожнее делиться с посторонними деталями своей насыщенной личной жизни.
– Я не буду писать заявление. Я ни в чем не виновата. А вам… вам Полина Алексеевна, должно быть стыдно!
Марианна чувствовала, что лепечет по-детски, и слова подбирает неубедительные, но убедительные никак не приходили в голову.
– Послушайте, так не пойдет, – голос директрисы стал холоднее сквозняка из окна. – Мне не хотелось бы применять к вам методы давления. Не хотелось бы подвергать этот случай огласке. Поверьте, она вам ни к чему. Желаете загубить свою карьеру? Я могу вам это обеспечить. Вы же знаете, какие у меня связи и влияние. Заявление можете оставить у секретаря после уроков. Вы свободны.
Марианна порывисто встала, опрокинув стул, и вышла из кабинета. В приемной было пусто: секретарша еще не вернулась, хотя звонок прозвенел минут пять назад. В коридоре громко топали, кричали и смеялись.
Неожиданно у Марианны больно сжалось в груди, а обида заполнила ее всю едкой кислотой. Она тяжело оперлась рукой о стол и замерла, стараясь отдышаться. Так плохо ей еще никогда не было. Никогда она не получала столько оскорблений. И что теперь делать? Покорно писать заявление?
Слова, которые ей бросали, были отвратительны. Она чувствовала их кожей, как прикосновение липкой противной субстанции, и чувствовала их запах, едкий, смрадный.
Марианна вспыхнула, ярость затопила ей голову. Они не имеют права ее увольнять! И заявления по собственному от нее не дождутся! Она сейчас пойдет и скажет все это директрисе и этой чокнутой мамаше в лицо. Разом сложились десятки красивых и дерзких ответов, которыми она поставит всех на место и даст понять, что с ней шутки плохи. Жаль, она не сказала этого сразу, но ничего!
3
Марианна решительно взялась за ручку двери, но тут услышала голоса и замерла. Подслушивать было нехорошо, но слова, что донеслись из кабинета директрисы, оглоушили ее. Марианне показалось, что ее ударили по голове тяжелым мешком.
— Элька, ну вот ты мне скажи, — доверительно произнесла Лялечкина. «Элька» — так она обратилась к элегантной и строгой директрисе. — Вот скажи, Элька, где твои мозги были, когда ты эту чернорылую к себе в школу взяла?
Черно...черноры… это она о ней так говорит. Подобное слово Марианна слышала в свой адрес лишь однажды.
— Бес попутал, — покаянно призналась директриса. — Ну что было делать, Поля? Она с красным дипломом, а у меня англичанка как раз в декрет ушла. Она молодец сначала была, старалась. Вот, проект нам выбила. Губки бантиком, глазки горят… пионерка-активистка. Кто ж знал, что так выйдет? Твой-то что говорит?
— А что он говорит? Марианна то, Марианна се! Козззел, — Лялечкина сочно добавила еще одно слово, то, которое комитет образования строго-настрого запрещал использовать. — Сидит, пялится на ее фотки. А на днях с другом поддал. Я на кухне была, слышала, как он о ней соловьем разливался. Знаешь, что сказал? Я бы, говорит, трахнул эту мулатку. Ссскотина! Слушай, а у нее кто из родни негр — мать или отец?