— Отец, — сообщила директриса сочувственно. — Мать ее по молодости в Москве училась, ну и спуталась со студентом из Африки. Тот ее бросил с приплодом. Она дочку родила и родне сплавила. Теперь ее мать в Москве наукой занимается, а Марианна у бабки всю жизнь жила.
— Смотри, Элька, если она останется, школа от меня денег больше ни копейки не получит. Я предупредила. Без обид, Элька, сама понимаешь.
— Я понимаю, Поля, не переживай. Уйдет она. Со мной связываться не станет.
— Хорошо бы совсем из города уехала.
— Уедет, Поля. Я ей посоветую к бабке вернуться, в область. Сделаю так, что Марианну ни в одну школу у нас в городе не возьмут. Кому это надо, чтобы отцы и старшеклассники на нее слюни пускали…
Марианна тихо отошла от двери и упала на стул. Она чувствовала себя так, как будто ее вываляли в грязи.
Как могло такое случиться? Как мог тихий, робкий муж Лялечкиной, отец ее ученицы, говорить о ней… вот так?
Марианна привыкла, что ее внешность вызывает любопытство и недоумение. Тут вам не столица. Такие, как она – редкость в провинциальном русском городе.
Она вовсе не была жгучей брюнеткой. У нее кожа цвета кофе с молоком, где молока куда больше, чем кофе, а волосы цвета жженой карамели, волнистые и очень жесткие. Настоящие африканские волосы, одно мучение за ними ухаживать. Нос тонкий, а вот губы нерусские, пухлые. В детстве знакомые умилялись, называли арапчонком, а Марианна мечтала о белокурых локонах и голубых глазах, и коже белой-белой, как пломбир, что продавали в поселковом магазине.
Но когда вошла в подростковый возраст, все изменилось. Что было удивительно: подростки редко любят свое отражение в зеркале. Но Марианна проснулась однажды утром и поняла, как здорово быть не такой, как все. Она часами крутилась у зеркала, наряжалась в яркие тряпки, заплетала косицы. Ей нравилось, что даже среди зимы, когда все кругом серо-белое и блеклое, она дышит зноем и тропиками.
Взрослые самолюбования не одобрили. Бабушка не на шутку встревожилась. Крепко ругалась, приказала выкинуть яркие заколки и брючки с модными дырками и заплатками, вручила Марианне серые свитерки и унылые юбки. Читала нотации, строго говорила о приличиях и том, что девушка – особенно такая, как Марианна – должна быть скромной, а то о ней подумают разное нехорошее. Редко наезжавшая в гости мать хмурилась и поддакивала. О подростковом бунте пришлось забыть, огорчать родных Марианна не любила. Она считала, что и мать, и бабушка ее стыдятся, хоть и стараются этого не показывать. Непохожая на всех дочь и внучка – напоминание о том, что не должно было случиться, но случилось.
Однако Марианнину необычность серыми свитерочками было не замаскировать. Люди относились к ней по-разному, чаще дружелюбно, с нескрываемым любопытством – в ответ на ее дружелюбие и жизнерадостность. Лишь один раз ее оскорбили из-за ее цвета кожи, причем это был вовсе не посторонний человек.
То, что она только что услышала в кабинете директрисы… невозможно представить.
Ей было мучительно стыдно и горько, а слезы уже не держались в глазах и обильно катились по щекам. Марианне хотелось убежать домой, забраться с головой под одеяло и никогда, никогда не выходить на улицу и никого не видеть.
Она дрожащей рукой вытянула из пачки на столе секретарши чистый листок, взяла ручку и начала писать заявление об уходе — образец уже лежал на столе, директриса подготовилась заранее...
4
Следующие дни Марианна прожила в адских муках.
Из-за примеси горячей африканской крови Марианна мигом вспыхивала, но скоро отходила. Как известно, великого русского поэта эта горючая примесь до дуэли довела. Но Марианна с детства приучила себя быстро забывать о плохом. Умела усилием воли переключаться на хорошее, прощать обидчикам, относиться к неприятностям со здоровым легкомыслием.
Мол, семь бед один ответ, улыбайся в лицо судьбе, и она улыбнется в ответ, и все такое прочее.
Теперь же все было по-другому. Обида и гнев не отпускали ни на миг. Словно ее до макушки наполнили жидким огнем. Он выжигал ее изнутри и застилал глаза красной пеленой.
Мучительное чувство. Чтобы от него избавиться, хотелось сделать что-то из ряда вон. Заорать во все горло, банально расколотить пару тарелок. Но собственной посудой Марианна не обзавелась, а бить сервиз квартирной хозяйки было чревато.
Первые дни телефон разрывался от звонков. Звонили бывшие коллеги, звонили родители учеников. Марианна трубку не брала.