Впрочем, давно уже пора вернуться к нашему повествованию. Англичане покинули крипту храма Святого Лазаря и вышли из тени портика, когда Лео обратил внимание на водостоки в виде горгулий.
Здесь это были не уродливые готические исчадия ада, злобные химеры. Мастеру то ли не хватило искусства, то ли он нарочно, по простоте сердечной и доброму лукавству, изваял демонических чудищ в образе милых, безобидных поросят. Они не могли испугать не то что чертей, но даже вездесущих (и вездегадящих) голубей, идиллически восседавших на каменных свиных головах.
Пожилой добродушный бенедиктинец предложил:
— Не желаете ли прогуляться до соленого озера? Тут недалеко. Удивительное Божье чудо, настоятельно советую. Быть в Салине и не видеть его — все равно что посетить Иерусалим и не зайти в храм Гроба Господня, простите уж меня за такое сравнение малого с величайше-несравненным, но…
— Почему бы и нет, — единодушно порешили англичане и отправились смотреть на чудо природы. Полчаса неспешным шагом — и вот уж оно, соленое озеро, простирающееся сухими солончаками к западу от храма Лазаря.
— Озеро? — недоверчиво переспросил Лео.
Бенедиктинец весело рассмеялся:
— Именно так. Понимаю, что оно должно быть как-то поводянее, однако, поверьте моему слову, еще месяц назад здесь была ледяная вода и фламинго — пролетом. Так бывает каждый год.
Брат Сильвестр нагнулся, поковырял соль, поинтересовался:
— И хорошая соль?
— Великолепная. Торгуем ею успешно, так что и в Европу отправляем.
Брат Сильвестр умилился — делать деньги практически из грязи под ногами! Мечта любого казначея!..
Торнвилль пошел было по соли от берега, но кипрский монах его остановил:
— Молодой человек, лучше не надо! Можно провалиться.
Лео посмотрел под ноги — и вправду, под слоем белоснежной соли была жидковатая черная грязь. Ступил еще пару шагов — стало еще мокрее и грязнее, пришлось вернуться назад.
Вдруг кто-то мелкий пролетел чуть ли не перед его носом, спикировал на соляное поле и исчез. Потом еще такой же.
— Видели? — спросил он монахов.
— Да, — ответил Сильвестр. — Вроде как птички. Только непонятно, что они делают внутри соли. Норы, что ль, там у них и они в них живут?
— Это летучие мыши! — рассмеялся бенедиктинец, который вообще, как было замечено всеми, отличался довольно веселым нравом. — Только крохотные.
Пригляделись — и правда. Изумились. Экое диво — мыши, живущие в соли. Кому рассказать — никто ж не поверит!
— Интересно, — сказал рыцарь, — а где они живут, когда озеро вновь становится водным?
— Кто ж знает, — развел руками бенедиктинец. — Только Богу ведомо.
Становилось жарко, решили идти назад. Сопровождавший предложил:
— Хотите — задержитесь, погостите. Завтра едем в Никосию, послезавтра там у братьев-доминиканцев торжественное сожжение ведьмы и еретички, некоей рабы Божией Иулии, можем и вас с собой захватить. Пригласили — не откажешься, хотя я, честно, не особый любитель подобных вещей. Странные дела происходят с нашими братьями-доминиканцами, не в суд или во осуждение. Нищенствующий орден — а богатств накопил немеряно. Призван обращать еретиков мудростью — а обращает железом и огнем… Впрочем, это такая гнусная, глупая, тупая и злобная баба… Не дай Бог, все женщины такими станут — тогда род человеческий вымрет.
Бенедиктинец, поскольку его никто не прерывал, с каждым мгновением распалялся и терял свое веселое добродушие:
— Все развращение идет от учения женщин — не всех, но глупых. И сути не схватит, и глубин не постигнет, только мозги набекрень своротит, и иных глупостью потом заразит. Сказал Соломон: "Красивая и беспутная женщина подобна золотому кольцу в носу у свиньи".
— А что за Иулия такая? — спросил Лео.
— Ее уже раз пороли прилюдно в Лимассоле, — охотно ответил бенедиктинец. — Пороли, да не помогло. Один наш достопочтенный брат написал в опровержение ее бредней солидный научный трактат, но она не унялась, и вот результат — попала к доминиканцам. Теперь ее сначала проклянут в Святой Софии, потом вырвут язык, а затем уж и сожгут. Ну, на счет языка я еще могу понять и, между нами, даже одобрить, а сожжение, кажется, чересчур. Надо всегда помнить о том, что свойство женщин — ткать, плакать и обманывать, да и душа женщин по природе своей неудержимо клонится ко злу. Они легковерны — посему демон жаждет главным образом испортить веру человека, что легче всего и наблюдается у женщины. Кроме того, сама естественная влажность их сложения весьма способствует им поддаваться воздействию со стороны духов. Даже само слово "femina" — женщина — происходит от соединения "fe", то есть "fides" — вера — и "minus" — менее. Сиречь в ней меньше веры, нежели в мужчине[18], отчего она и была соблазнена древним змием. Женщина всегда обманывает, как несовершенное животное, скверное по своей природе. В самой их натуре — никому не подчиняться и следовать своим собственным внушениям. Ученые люди хорошо говорят: "Имеются на свете три существа, которые как в добре, так и во зле не могут держать золотой середины: это — язык, священник и женщина. Если они перейдут границы, то достигают вершин и высших степеней в добре и зле. Если над ними господствует добро, то от них можно ожидать наилучших деяний. Если же они попали под власть зла, то ими совершаются наисквернейшие поступки". Так-то вот…
— А я с удовольствием поглядел бы, как горит ведьма, — сказал брат Ансельм.
Брат Сильвестр поглядел на него, как на умалишенного, сокрушенно вздохнул, а брат Ансельм, будто не замечая, осведомился у бенедиктинца:
— Она призналась в связи с дьяволом? Я б не удивился, ибо похотливость их не знает границ! Сказано в Писании: "Я нашел, что женщина горше смерти и что даже хорошая женщина предалась страсти к плотским наслаждениям"[19]. Да и по Божьему попущению может это случиться. Венский профессор теологии, доминиканец и инквизитор Иоганн Нидер, вот рассказывает об одной святой женщине, которую изнасиловал дьявол и влил в нее столько настоящего мужского семени, которым могла бы обладать разве что тысяча мужчин!
— У инквизиторов попробуй не признайся, — снова вздохнул брат Сильвестр. — Видел я их орудия для уговоров, в том числе винты для сдавливания черепа и железный ершик для влагалища.
Лео Торнвилля передернуло — о подобных гадостях он и знать не знал. Смотреть на женские страдания тем более не хотелось, поэтому юноша сказал:
— Мы сегодня отплываем в Фамагусту, если все успеют починить, так что если и хотели бы — все равно не смогли.
— И часто тут у вас жгут? — меж тем допытывался Ансельм у бенедиктинца, так и не получив ответ на предыдущий вопрос.
— Как когда, — наконец ответил бенедиктинец. — Смотря по обстоятельствам, по тому, кто правит. Но много не жгут. Однажды сожгли зараз двенадцать человек, но было это, если мне не изменяет память, почти два с половиной века назад. Тогда доминиканцы сожгли на костре двенадцать кантарских монахов — за многие дерзостные речи в пользу квасных хлебов для совершения Литургии и за хуление святыни опресноков. Но с тех пор никого в таком количестве не сжигали.
— Вот как… — пробормотал брат Ансельм и был как будто даже разочарован.
— Да. — Бенедиктинец меж тем продолжал свою речь насчет женщин как источника всяческой лжи и заблуждений. — Но оно и к лучшему. Сожжением не искоренить зла, а вот вырывание языка, который своего рода корень лжи у ведьмы, это другое дело. Вообще, как мне кажется, большая часть процессов против ведьм является чем-то вроде алхимии, когда из человеческой крови якобы добывается золото и серебро, а на самом деле вся эта алхимия — лишь способ сбить людей с толку. Ведьмы рассказывают о себе всякие небылицы, а после во все это начинают верить добропорядочные люди и тем самым портятся. Вот, говорят, будто ведьмы летают. Ведьмы постоянно говорят такое о себе. Но канон Епископи[20] давно утверждает, что это заблуждение. Ведьмы, поддавшись внушениям сатаны и нашептываниям демонов, верят и утверждают, будто сами ночною порой скачут на каких-то животных с Дианой, языческой богиней, и с Иродиадой[21], а также бесчисленным множеством других женщин. Ведьмы утверждают, будто проносятся таким образом в безмолвии глубокой ночи через необозримые пространства, хотя на самом деле ничего этого не происходит и это лишь дьявольское наваждение.
18
Этимологически, конечно, натянутое, но подлинное рассуждение из "Молота ведьм" (1486 г.). (
21
Иродиада — вторая жена тетрарха Ирода Антипы, которая, согласно Евангелиям, была причастна к казни Иоанна Крестителя.