Да что описывать готику, разве это вообще возможно, не ударяясь в сухое нагромождение архитектурных терминов или, наоборот, восхищенно-дилетантское эмоциональное словоблудие? В общем, кто видел нечто подобное, тот представит, о чем речь.
В соборе шла служба. Под каменными сводами раздавались медоточивые голоса хора, славившие Богоматерь, наполняя его животворящей благодатью, словно воздух легкие:
— Мать-питательница, дочь Своего Сына, Дева, чудесно зачавшая без мужа, не знающая никакого греха. Кто достойно может восхвалить Тебя, Которая превыше целого мира, кто может провозвестить Твои достоинства, Единая незапятнанная? Ты — путь вечной жизни, Ты — прибежище грешников, Ты — благочестивые врата спасения, Ты — утешение обездоленных. Твоя воля — Бога воля, и все, что Ты желаешь, — нравится Ему. Никогда не будет тщетна надежда тех, кто искренне молится Тебе. О, Мария, звезда морская, рожденная для спасения мира, единственное создание, вознесенное превыше прочих. Ты предстоишь в ангельском хоре, всегда зрящем Бога. Все сотворенное покланяется Тебе, получая через Тебя все, что пожелают. Царица неба и мира, в Которой таинственно соединены божественное и человеческое, униженное и возвышенное, сделай молящихся тебе гражданами Царствия Небесного, чтобы на небесах, в добре и преуспевании, вечно они были свободны от мук ада[24].
В соборе были две часовни на западной стороне. В одной из них хранилось сокровище — святыня, добытая войсками самого, наверное, известного кипрского короля, Петра Первого — крестоносца, грозы турок и египтян, павшего от рук своих придворных, зарезавших его, по словам хрониста Леонтия Махеры, "словно поросенка", за то, что он опозорил всех знатных дам Никосии.
А святыня эта была — икона Николая Чудотворца, вывезенная киприотами из захваченной и сожженной ими турецкой крепости в Мирах Ликийских в 1362 году. Помещенная в собор Святого Николая в Фамагусте, она долго оставалась памятью последнего великого кипрского короля…
Лео вспомнил, как его соотечественник, поэт, не слишком удачливый воин и таможенный служащий Джеффри Чосер, сложил кипрскому монарху эпитафию, хотя в ней обстоятельства гибели монарха были немного приукрашены:
Ах, бессмертные "Кентерберийские рассказы", которые маленькому Лео читала мама…
Тут внимание рыцаря переключилось с возвышенного на земное: пред статуей Девы Марии коленопреклоненно молилась незнакомка. Богатое одеяние отнюдь не скрадывало изгибов ее тела, бывшего тем более рельефным от своеобразия коленопреклоненной позы. Под покрытой головой чувствовалась копна уложенных волос.
"О, — подумал Торнвилль, — если ее лицо соответствует фигуре, это была бы настоящая фея". Единственным его желанием (исключая пробудившееся вожделение) стало заглянуть незнакомке в лицо. Вот она встала и направилась к выходу.
Торнвилль проворно пробежал наперерез и подал ей в ладони святой воды из чаши — есть у католиков такой обычай: окунув пальцы в святую воду, креститься, входя в храм и выходя из него.
Незнакомка подняла голову и встретилась взглядом с юным Лео. Кислая проза жизни подскажет всякому, что чаровница оказалась бы, скорее всего, заурядным (а то и хуже того — незаурядным!) крокодилом, но давайте пожалеем юного героя. У нас хоть и исторический, но все же роман!
Да, она была прекрасна, эта итальянка, как только могут быть нежно прекрасны уроженки этой Богом поцелованной земли — Италии. Эти красавицы запечатлены Мадоннами, Магдалинами и Венерами в творениях великих художников Возрождения. И эта красота доселе живет среди нас, так что вы вполне можете представить себе лицо незнакомки. Добавим только, что глаза ее были красны от слез…
Окунув свои тонкие персты в ладонь Лео, она сухо спросила:
— Ты кто?
— Лео Торнвилль, рыцарь земли английской, — тихо ответил тот.
Прошла не одна минута, пока они смотрели друг на друга, не замечая любопытных глаз досужих молящихся, а особенно одной бабки, судя по всему, сопровождавшей красавицу. Наконец прекрасная незнакомка так же сухо произнесла совершенно неожиданные для рыцаря слова:
— Сегодня придешь на вечернюю службу в церковь Петра и Павла — это совсем недалеко отсюда, там тебя встретят и проводят ко мне. Сейчас за мною не иди, оставайся в храме.
Лео от неожиданности потерял дар речи и даже замер, будто статуя, а незнакомка, взмахнув широкой юбкой, стремительно вышла на улицу. Следом семенила бабка, а затем к ней присоединились двое слуг с палками, до этого отдыхавшие в тени южных деревьев — Лео, от потрясения по-прежнему не могший ни говорить, ни двигаться, видел через открытые двери выхода, слуги как проворно вскочили и последовали за женщинами.
"Чудеса! — только и подумал он. — Надо же! Как все быстро и просто, непривычно и неожиданно — но замечательно! Чего раздумывать, когда надо действовать?" Лео даже не подумал ни о том, что это может быть просто шутка, издевательство красавицы над очередным поклонником или даже опасная ловушка, которая окончится для него продажей в рабство. Но если все обстояло не так плохо, то что это была за дама? Замужняя или нет? Почему с такой легкостью оказалась готова принять первого встречного?..
Аббат Арчибальд именно этого и опасался в своем племяннике — неожиданных легкомысленных или рискованных поступков, на которые тот бывал время от времени горазд. Впрочем, вернемся к нашему герою.
Тот летал по Фамагусте, окрыленный предстоящим приключением: прошерстил лавки, приодевшись в новое и модное, что ему присоветовали продавцы; купил благосклонной даме тяжелый золотой браслет с каменьями, опустошивший (вместе с одеждой) его кошель на две трети; расспросил, где находится храм апостолов.
Узнав это, Лео не смог дождаться назначенного времени и пошел искать храм заранее. Выйдя на соборную площадь и оставя справа от себя большой францисканский монастырь с храмом святого покровителя ордена, датируемый приблизительно 1300 годом, а слева — по-средневековому мощный, но не очень изящный дворец Лузиньянов, юноша через несколько минут вышел к храму Петра и Павла.
Возведенный в 1360 году купцом Симоне Нострано, он представлял из себя крепкую каменную громаду — дородную, если этот термин применим к чему-то неживому. Причудливое смешение византийского и готического архитектурных стилей сказалось здесь, как и в ряде других церквей города.
Еще на подходе к зданию сразу обращали на себя внимание три полукруглые апсиды[26] в алтарной части, как у многих византийских храмов. В средней апсиде, наиболее просторной, конечно, находился сам алтарь. Однако окна в ней были стрельчатые, готические. Окна такой же формы виднелись в боковых стенах строения и располагались в два яруса, но по сравнению с тем, сколько обычно делается окон в готическом храме, их казалось мало, и это говорило о том, что архитектор следовал византийской традиции, которая окна "не любит".
И все же сама форма здания, укрепленного готическими контрфорсами, и высокие готические своды, которые открывались взору, как только войдешь внутрь, никак не позволяли принять постройку за православный храм. В общем, конструкция церкви напоминала и восточнохристианскую базилику, и готический трехнефный собор одновременно, так что было сложно сказать, что превалирует.
Все солидно, добротно, по-купечески. Однако именно эта крепко сбитая "дородная" конструкция помогла храму пережить 11-месячную турецкую бомбардировку 1570–1571 годов, обратившую в прах большинство храмов прекрасной Фамагусты…
24
Подлинный кипрский религиозный гимн, записан между 1413-м и 1422 г.; перевод с латыни выполнен автором романа.
Латинский текст: "Alma parens, nata nati, \\ Tui, virgo, modo miro \\ Fecundata sine viro, \\ Omnis inscia peccati, \\ Quis ti digne collaudare \\ Quibit, maior cum sis orbe, \\ Tuas dotes predicare \\ Cum sis sola sine sorde? \\ Tu perennis vite via \\ Tu assilum peccatorum, \\ Tu salutis porta pia, \\ Tu solamne afflictorum. \\ Velle tuum, velle dei, \\ Quidquid veils place tei; \\ Nunquam spe sua frustatur \\ Quisquis rite te precatur. \\ О Maria, Stella maris, \\ Pro salute mundi nata, \\ Creatura singularis \\ Super omnis exaltata. \\ Angelorum prestos choris \\ Deum cernes cuntis horis, \\ Te creata cunta colunt \\ Per quam sumunt quidquid volunt. \\ Cell mundique regina, \\ Copulantur qua divina \\ Cum humanis et supine \\ Cum excelsis mistice, \\ Regni cives, ut superni \\ Penis careant avemi, \\ Boni dites sint etemi, \\ Te laudantes effice".