— И правильно! — одобрил юный Торнвилль, а старик скорбно вздохнул:
— Подумай, парень, ведь этот янычар был не совсем турок. Это был когда-то христианский мальчик, отобранный у родителей и сданный на воспитание в турецкую гвардию, где он и усвоил, что христиане — его враги! Как можно испоганить душу человека, чтоб он не просто сражался за турок — это еще как-то можно понять — но чтоб он и прежнюю веру свою так возненавидел! И веру и единоверцев, раз опустился до насилия.
Лео молча слушал, а старик снова вздохнул:
— Ведь Бог един, это прекрасно знают и они, и мы! Или же это от самого человека зависит? Рожденный скотом — скотом же и подохнет? Не знаю, — с дрожью в голосе произнес грек.
По его горевшим от ярости глазам и широко раздувающимся ноздрям Торнвилль видел, что он снова, в который раз, заново переживает события тех далеких лет, сокрушаясь, негодуя и ярясь.
— С саблей в руках я вышел на улицу, — продолжал Афанасий. — Стал звонить в колокол, призывая к восстанию. Янычар быстро порезали по домам, оставшиеся были осаждены в паре жилищ, но их сожгли там заживо. И после этого началось… Служить Богу я уже не мог, ибо обагрил руки свои кровью, потому оставалось только убивать врагов и их пособников… Весь Трапезунд всколыхнулся. Но ты помнишь, я тебе тогда намекнул, что есть греки — и греки? Это все не просто так…
— А как? — спросил Лео.
— Казалось, турки ушли навсегда — но это было, конечно, обманчивое впечатление. Спустя два года они вернулись, обложили Трапезунд данью. Не все подчинились, но многие все же решили подчиниться. Нас, непокорных, быстро разбили. Гнали, как дичь по лесам, но мы крепчали, хоть нас и становилось все меньше. Я ездил послом от народа в Грузию за помощью — тамошний царек был зятем василевса Давида…
— А кто такой Давид?
— Брат Иоанна. Занял престол после братовой смерти, — коротко пояснил рассказчик и продолжал: — В Грузии я, считай, не добился ничего. Потом пришли на подмогу оборонять Трапезунд, когда настала его очередь после Синопа… Однако и столицу нашу, и нас вместе с ней просто сдали, о чем тут говорить…
Речь рассказчика стала сбивчивой. Очевидно, от нахлынувшего волнения:
— Все союзники предали, мусульмане в первую очередь — караманцы и Узун-Хасан. Да и православный грузинский царек, родственничек… Но мы и без них начали хорошо — посекли отряд конных нехристей в 2 тысячи человек и против осадного флота действовали неплохо. Но потом пришел главный кровопроливец, султан Мехмед, с несметным войском, расставил пушки — и этого хватило.
— Тем, кто оказался под пушечным огнем, не позавидуешь, — заметил Лео, невольно вспоминая морской бой, после которого оказался в турецком плену, но старик только рукой махнул:
— Даже путного обстрела не было. Василевс Давид — труслив и жалок. Мехмед напугал его угрозой, что всех вырежет, вот и… Мы еще сражались, а он вышел с женой и детьми на поклон к султану. В акрополь вошли янычары. И что? Лучше, что ли, вышло? Лукавые и вероломные советники нашего бессильного правителя спасли себе шкуры, обосновавшись при дворе турецкого тирана — протовестиарий[55] Георгий Амируци, Каваситы, казначей Константин… И даже митрополит! Тысяча наших дев, включая дочь василевса Анну, попали в гаремы на утехи, а полторы тысячи мальчиков и юношей были кастрированы либо физически, став гаремными евнухами, либо духовно, попав в янычары. И это было только начало. А через два года Мехмед казнил в Константинополе и Давида, и трех его сыновей — Василия, Мануила и Георгия — с племянником Алексеем. Так турок держит слово! А ведь и Алексей, и Георгий уже были обращены в ислам. Но смерть их и не минула. Ну а я… вывернулся, снова сражался по лесам и на море, был пленен и приговорен, но сбежал и продолжил свое дело, пока были сподвижники. Потом огонь борьбы угас, и мне пришлось скрываться.
Старик замолчал на несколько мгновений, и по всему было видно, что сейчас он скажет самое важное:
— Но и в анатолийских степях я делал свое дело, и сейчас, после долгой подготовки, мы снова можем начать. В монастырях скоплено много оружия. Ряд крепостей вокруг Торула еще держится, область Месохалдии вся кипит! Есть обнадеживающие вести из Грузии, Персия готова поставить еще оружие, идет сбор добровольцев в Малой Армении. Хитрые венецианцы — и те готовы помочь, чтобы насолить туркам. Да даже среди мусульман, их гордых шейхов, можно найти союзников против Мехмеда. Я не льщу себя надеждой, что Трапезунд удастся так просто отбить, но если бы вышло… Из этого очага может возгореться огонь, который очистит наши земли от захватчиков, и я возглавлю это восстание.
Афанасий умолк, все еще переводя дух после долгой скачки. Лео с волнением впитывал в себя все услышанное.
— Ты — великий человек духа! — наконец произнес Торнвилль. — Мне повезло, что я познакомился с тобой.
— При чем здесь величие… не об этом речь. Меня ждут кол или стрела — я не знаю, да мне и все равно. Главное, пусть руки мои в крови, но я чист пред Богом, поскольку желал — и доселе желаю — только одного: свободы людям. Моей стране. Да и всем прочим людям тоже, во всех землях. Нет плохих народов, есть мерзкие, подлые, хищные правители-кровопийцы и их прихлебатели: от льстивых алчных раболепных придворных султана Мехмеда до жалких рабов, заботящихся только о том, чтоб иметь свою лепешку на ужин…
Старик поднялся с земли и отряхнул с себя сухие травинки:
— Сейчас поскачем далее, но ты должен решить, что тебе делать: открываю перед тобой такие три возможности. Первая — стать под мои знамена и расквитаться с турками. Ни почестей, ни славы, ни денег, ни даже долгой жизни я тебе не обещаю, но это будет славное гулянье. О нас века спустя будет слагать песни греческий народ, который, я верю, выстоит, все перенесет, не потеряет себя, обратившись в потурченцев. Так уже славят одну крестьянскую девушку, красу и славу Понта, возглавившую оборону горного замка Кордили от турок!
Лео тоже поднялся и теперь готовился услышать о второй возможности.
— Вторая… — Афанасий старался не использовать свое красноречие, чтобы склонить собеседника к выбору первой, но получалось помимо воли: — Вторая — отправиться вместе со мной, а там попасть с верными людьми в Грузию. Это христианское православное царство, и оттуда уже долгим, кружным путем, может быть, даже через Русь, ты проберешься к себе в Англию. Можно рискнуть и Черным морем попасть хотя бы в генуэзскую Каффу, но это море, по сути своей, стало султановым прудом, поэтому такое путешествие рискованно. Лучше наземным путем, но если хочешь, я дам тебе несколько провожатых, поедете к реке Гёксу, и она, слившись с рекою Сейхан, приведет вас к морскому побережью недалеко от Тарса, который, слава Богу, еще не подчинен Мехмеду. Оттуда прямиком до кипрского мыса Святого Андрея всего ничего, наймешь каик… Конечно, могут напасть, но три-четыре конника — это не одиночка, так что, полагаю, спокойно домчитесь. Если не ошибешься с моряками и если тебя не перехватят пираты на побережье или в море, то вот ты и на Кипре. Время у тебя еще есть, до послезавтрашнего утра, так что — думай.
Лео не стал медлить с ответом. Лорда Байрона, отдавшего жизнь за независимость Греции в девятнадцатом веке, из него не вышло.
— Спасибо тебе, отец, за доверие, и прости, что обману твои ожидания. Конечно, то, что ты предлагаешь, меня прельщает. Я б с удовольствием порассек десятки османских годов, и опасность — даже безнадежность — дела меня не страшит. Но я хочу узнать, что с любимой женщиной, и, конечно, зарезать пару мерзавцев в Англии — новоявленного аббата и его приспешника, я рассказывал тебе. Дело нехристианское, но простить такое я тоже не могу. Я — не герой, я простой воин, грешный человек с грешными помыслами и желаниями.
55
Один из многочисленных придворных чинов Византийской империи. В Византии XV века заведовал в основном финансами, но мог исправлять должность посла, полководца. — (