И вот, как показалось, настал удобный случай избавиться от возможного соперника. Чего же лучше! Кто обвинит Ибрагима, если он в запале, случайно, так сказать, не рассчитав, прорубит франку голову в шуточной схватке? Несчастный случай, не более того. Ибрагиму ничего не будет — кяфир все-таки и раб к тому же… Главное, не сразу, не в первой сватке!
Договорились биться, как на тренировке, хоть и настоящим оружием. В течение нескольких дней прошла череда схваток.
Лео был боец хоть куда, но и Ибрагим — рубака славный. На их противоборство сходилось смотреть все население улемовой усадьбы, и даже гаремные обитательницы взирали на схватку двух молодцов через щели ажурных деревянных решеток, прикрывавших окна.
Смотрела и Шекер-Мемели. Ее юное сердце, не избалованное любовью, готово было открыться светловолосому синеглазому чужеземцу, столь напоминавшему статью, красотой и удалью ее покойного мужа, по которому она, конечно же, сильно тосковала.
В редкие мимолетные встречи во дворе усадьбы она пронзала чужеземца жгучим взглядом черных насурмленных глаз. Но ей, как всякой влюбленной, было непонятно, улавливает ли объект ее расположения эти красноречивые знаки любви. Или этот франк думает только о книгах и поединках?!
В ее мечтах, становившихся все более назойливыми и неотступными, молодой гяур отчаянно мял ее, словно тесто (как выражаются в подобных случаях турчанки). Кровь приливала к ее вискам, становилось тяжелее дышать… Раз от разу тяжелее.
Но это желание было противозаконное и иному удовлетворению, кроме как через законное супружество, не подлежало. А законное супружество, в свою очередь, было возможно только при условии обращения франка в ислам, чего этот юноша явно не хотел.
Не было у Шекер-Мемели надежды на то, что запретные мечты сбудутся. Поэтому репертуар ее песен изменился. Теперь вместо меланхоличной грусти о мертвом муже и живой, но никому не нужной себе, лутва в ее руках стонала от страсти, а высокий голос волнительно дрожал, когда пел о безнадежной любви соловья и розы, прекрасного Юсуфа и Зулейхи[85], невольно обезумевшей от его красы, или же о несчастных влюбленных Меджну-не и Лейли, а также о царе Сулеймане ибн Дауде[86] и царице Савской.
Это слышал Гиязеддин и радовался — Аллах все устраивал именно так, как и рассчитывал улем. Льва укротит только львица. Она желает его — остается только, чтобы и он возжелал ее. Тогда уже ничто его отсюда не выведет.
Надо было обо всем подумать и все рассчитать, но только так, чтоб не ошибиться…
Но песни слышал и Ибрагим. Быстро все поняв и также рассчитав, он приготовился в следующем же поединке совершить задуманное…
В очередной раз скрестились клинки, Ибрагим стремительно атаковал. Лео, привыкший более медленно орудовать мечом, придерживался этой тактики и с саблей. Показалось, что на сей раз турок как-то особенно неистов, однако подозрений у англичанина все же не возникло. Только за долю секунды успел он отреагировать на палаческий удар противника, подставив гарду сабли. Лицо турка исказила нескрываемая злоба, глаза полыхнули адским пламенем. "Не показалось, — подумал Торнвилль. — Меня хотели зарубить". Однако англичанин был уже хорошо научен горьким опытом и поэтому не ринулся убивать своего обидчика. Он опустил саблю; управляющему пришлось сделать то же.
— Это что, Ибрагим? — с напускным удивлением спросил Лео.
— Ай, прости, Арслан, всему виной неосторожность! Я сожалею, что напугал тебя.
— Напугать ты меня, конечно, не напугал — это ты себе льстишь. Но голову ты мне сейчас прорубил бы, без сомнения.
Ибрагим, чтоб отвести все подозрения, пал на колени и будто забыл, что Лео — всего лишь раб, а не родственник Гиязеддина и наследник всего имения.
Протянув свою саблю в ладонях Торнвиллю, управляющий произнес:
— Моя вина на моей шее. Если считаешь, что я хотел тебя убить, руби ради Аллаха. Только знай, что я невинен.
Лео, тяжело дыша, призадумался: "Может, и правда Ибрагим невинен в том, в чем я его заподозрил? Гибель на турнирах — вещь обыденная. Злая гримаса? Ну а кто рубится с приторной улыбкой? Ярость боя, когда она овладевает, действительно, бывает сложно укротить…"
— Встань. Я верю, что здесь нет злого умысла. Продолжим.
— Теперь только на палках! — изрек турок, решив более не искушать себя: один раз еще можно объяснить случайностью, а второй — уже закономерность.
Ибрагим был хитер и осторожен. Он знал прекрасно, что судьба еще не раз предоставит ему случай убрать франка без каких-либо шероховатостей. Главное, сейчас он быстро и мудро выправил свою ошибку и вышел сухим из воды; а этот тупой гяур даже ничего и не заподозрил!
Поединок продолжился на палках, а днем позже Лео, улем и десяток его слуг с кинжалами, палками и запасами воды и еды поехали на ослах совершить променад по травертинам Памуккале[87], а заодно и лишний раз посетить руины Иераполиса.
Теперь, когда нога Лео была практически в полном порядке, Гиязеддин хотел показать юноше всё интересное, что знал сам. На небе была непривычная в это время облачность, и посему погода была для подобного рода прогулки просто замечательная — нежаркая.
Череда ослов со всадниками не спеша продвигалась вверх по тропе среди белоснежных травертинов. При взгляде на них сверху они казались крохотными озерцами или бассейнами с голубой водой, сбоку — напоминали раковины, по которым струится ослепительный белый каменный водопад, а снизу — гигантские хлопковые коробочки.
Неспешно текли воды, поддерживавшие эту чудесную каменную белизну. Порой прямо из-под копыт выпрыгивали крохотнейшие лягушата. У ручьев расхаживали и в них же плавали не боящиеся людей утки.
Въехали на высоту, определяемую ныне как 1840 метров над уровнем моря, миновали разнообразные гробницы некрополя, в крупнейших из которых, некогда служивших мавзолеями для целых семейств, ныне опасливо скрывались прокаженные — по турецким законам, любой мог их убить.
Естественно, они тоже не питали к большей части рода людского особых симпатий, жили своим сообществом. Гиязеддин не зря взял с собой слуг с палками — мало ли что…
Миновав руины больших бань, выстроенных во втором веке равноапостольным Аверкием — знаменитым сокрушителем дубиной античных статуй, направились мимо поваленных колонн и пещеры с ядовитыми газами, известной в Античности как "дыра Плутона" и засыпанной от греха подальше турками.
Наконец впереди показался театр, в воронке которого путешественники и остановились на привал.
Лео разглядел древнюю греческую надпись, прочел:
— Азии и Европы города превосходящий, радуйся, золотой город Иераполис, владычица нимф…
Можно было лишь догадываться, какие здесь находились произведения искусства, пока этот театр не был обращен в церковь… Лео заметил высеченный крест над входом.
Меж тем Гиязеддин, глядя на развалины, задумчиво произнес:
— Все проходит в этом мире — теперь вот, ящерицы да черепахи ползают, где жили древние румы. Если тут порыть как следует… Но ты видел, в моей библиотеке стоит кое-что, выкопанное отсюда? Еще часть в гареме… Знаешь, я не случайно привел тебя сюда, посмотреть на тщету всего сущего. Сколько поколений было до нас — не сосчитать; и мы уйдем, и сменят нас. Как сказал премудрый Хайям:
85
Восточный вариант библейской истории об Иосифе (в Коране он упомянут как Юсуф). К Иосифу-Юсуфу, проданному братьями в египетское рабство, воспылала страстью жена египетского придворного, но Иосиф не поддался чарам. Восточная традиция называет эту женщину Зулейхой, Хотя ни в Библии, ни в Коране ее имя не упоминается. Та же восточная традиция излагает более "мягкий" вариант событий, согласно которому Зулейха, овдовев, вышла замуж за Иосифа-Юсуфа.
86
То есть библейском царе Соломоне, сыне Давида — весьма популярном персонаже восточных легенд и сказок.
87
Террасы Памуккале сложены травертином — горной породой, состоящей из карбоната кальция, который осаждается из минерализованных горячих источников.