Выбрать главу

 He had that knack of friendly silence which is so essential to gossip; and saying scarcely a word, he probably obtained from his new acquaintances all that in any case they would have told. The butler indeed was naturally uncommunicative. He betrayed a sullen and almost animal affection for his master; who, he said, had been very badly treated.

The chief offender seemed to be his highness’s brother (главным обидчиком был, по-видимому, брат его высочества), whose name alone would lengthen the old man’s lantern jaws (от одного имени которого худое лицо старика удлинялось; lantern jaws – впалые щеки; худое лицо; lantern – фонарь) and pucker his parrot nose into a sneer (а его /похожий на клюв/ попугая нос презрительно морщился в презрительной усмешке). Captain Stephen was a ne’er-do-weel, apparently (капитан Стефан был, очевидно, человеком никчемным; ne’er-do-weel = ne’er-do-well – никуда не годный, бесполезный человек), and had drained his benevolent brother of hundreds and thousands (который выудил у своего великодушного брата уйму денег: «сотни и тысячи»; to drain – осушать; высасывать, выкачивать; benevolent – благожелательный, благосклонный; великодушный); forced him to fly from fashionable life and live quietly in this retreat (чем вынудил того исчезнуть из светской жизни и жить в этом тихом уединенном месте; to fly – летать; исчезать, пропадать; quietly – тихо, спокойно; retreat – отступление; уединенное место, убежище). That was all Paul, the butler, would say (это все, что Пауль, дворецкий, пожелал /рас/сказать), and Paul was obviously a partisan (а Пауль был несомненно очень предан /своему хозяину/; partisan – приверженец, сторонник).

 The chief offender seemed to be his highness’s brother, whose name alone would lengthen the old man’s lantern jaws and pucker his parrot nose into a sneer. Captain Stephen was a ne’er-do-weel, apparently, and had drained his benevolent brother of hundreds and thousands; forced him to fly from fashionable life and live quietly in this retreat. That was all Paul, the butler, would say, and Paul was obviously a partisan.

The Italian housekeeper was somewhat more communicative (экономка-итальянка была немного более разговорчивой), being, as Brown fancied, somewhat less content (будучи, как показалось отцу Брауну, немного менее довольной /принцем/; to fancy – воображать, представлять себе; думать, предполагать). Her tone about her master was faintly acid (ее тон, /когда она говорила/ о хозяине, был слегка язвителен; acid – кислый, кислотный; едкий, язвительный); though not without a certain awe (хотя и не без некоторого благоговения). Flambeau and his friend were standing in the room of the looking-glasses (Фламбо и его друг стояли в комнате с зеркалами) examining the red sketch of the two boys (рассматривая рисунок красным /мелом, изображавший/ двух мальчиков; sketch – набросок, эскиз), when the housekeeper swept in swiftly on some domestic errand (как /вдруг/ туда стремительно вошла экономка по какому-то домашнему делу; to sweep – мести, подметать; мчаться, нестись; errand – поручение, задание).

 The Italian housekeeper was somewhat more communicative, being, as Brown fancied, somewhat less content. Her tone about her master was faintly acid; though not without a certain awe. Flambeau and his friend were standing in the room of the looking-glasses examining the red sketch of the two boys, when the housekeeper swept in swiftly on some domestic errand.

It was a peculiarity of this glittering, glass-panelled place (у этой сверкающей стеклянными панелями комнаты была такая особенность) that anyone entering was reflected in four or five mirrors at once (что каждый входящий в нее отражался в четырех или пяти зеркалах одновременно); and Father Brown, without turning round (и отец Браун, не оборачиваясь), stopped in the middle of a sentence of family criticism (оборвал себя на середине фразы, в которой он рассуждал о семейных конфликтах; to stop – останавливаться; прекращать; criticism – критика; критический анализ). But Flambeau, who had his face close up to the picture (но Фламбо, поглощенный изучением картины: «лицо которого находилось рядом с картиной»; close to – близко), was already saying in a loud voice (уже говорил громким голосом), “The brothers Saradine, I suppose (братья Сарадины, я полагаю). They both look innocent enough (оба выглядят достаточно невинно). It would be hard to say which is the good brother and which the bad (трудно сказать, который из братьев хороший, а который плохой).”

 It was a peculiarity of this glittering, glass-panelled place that anyone entering was reflected in four or five mirrors at once; and Father Brown, without turning round, stopped in the middle of a sentence of family criticism. But Flambeau, who had his face close up to the picture, was already saying in a loud voice, “The brothers Saradine, I suppose. They both look innocent enough. It would be hard to say which is the good brother and which the bad.”