- Мы поедем вместе, - она резко обернулась к нему.
- Джейсон…
- А, что, я, черт возьми, военный хирург, а ты отличный фотограф, - он обнял ее, мягко гладя темные волосы, лежавшие на спине легким облаком.
- А девочки, мы не можем взять их с собой, - она была готова расплакаться от счастья, неужели, у нее такой понимающий муж, который ради нее, готов пожертвовать всем.
- Отошлем к Маргарет, - Джейсон тихо вздохнул, вздох, поместившийся между ними.
- Но Джейсон…
Маргарет недавно вышла замуж за лорда Беверли, и теперь жила далеко от Лондона в Кенте. Типографией теперь занимался ее управляющий, а она сама занялась благотворительностью. Андриана подружилась бы с Джулией. Джулия училась в Бьют-Скул[17], ей бы не помешало бы поучиться в Бененден[18], где бы она получила бы прекрасное образование, тем более, что скоро она должна была лондонскую школу закончить, и им бы с Каталиной пришлось бы искать новую. Они же едут ненадолго, они ведь скоро вернуться, республиканцы вскоре победят.
Они вместе с девочками поехали в Кент. Беверли-Холл оказался большим замок эпохи Георга IV, где Джулии и Флер очень понравилось, они носились вместе Андрианой, повсюду был слышен их заливистый смех. Андриане недавно исполнилось семь лет, для своих лет она слишком замкнута и закрыта, думал Джейсон. Она смутно напоминала ему его оживленного брата, внешне она очень на него походила, те же светлые кудри, те же сапфировые глаза, то же грустное выражение лица совсем не соответствующие его веселой душе. Ему не хватало Перси, ему не хватало этого дамского угодника, его беспечности. Девочка засмеялась, когда Джулия что-то сказала. Малышки, они еще не знают, что их родители уедут в далекую Испанию, бороться с мятежниками. Маргарет и Рис Кендалл, лорд Беверли, долго слушали их, пока Каталина и Джейсон приводили свои доводы. Маргарет согласилась взять на себя заботу о их дочерях, радуясь, что Андриана лишится кожи, которая сковывает ее, держа в тесках замкнутости.
- Джулия, - Джейсон обнял дочь, - присмотри за Флер.
- Мы очень любим вас, - ответила девочка, крепко обнимая мать и отца.
- Мы тоже, мы будем писать, - Каталина стирала невольно слезы, она не могла поступить по-другому. Сердце разрывалось, но разве был другой выход, - смотрите, - Каталина раскрыла медальон, который ей давно подарил муж, - вот ваши фотографии, я положу их сюда ближе к сердцу.
- Мама, - Флер уткнулась в плечо матери.
- Нужно ехать, девочки, - Каталина вновь их обняла, сдерживая рыдания. Чувство утраты и потери не покидало ее, словно она прощалась с жизнью, а не с семьей.
Они приехали в Мадрид на самолете Красного креста рано утром. Они устроились в одном из мадридских госпиталей, где раздавали продукты питания и предметы обихода. На дворе стоял жаркий август, тяжелый раскаленный воздух, наполненный запахом специй и высохшей травой, обжигал легкие. Работы было много, пока город не тронула война, все старались жить, как прежде. Но трудности и с продовольствием и деньгами показали, и сюда прейдет война. Ночью же не наступало облегчение, они делили комнату на четверых, разделенные с двумя молодыми медсестрами. Нэна – бельгийка и Сусси – датчанка здесь находились уже полтора месяца, они неплохо говорили по-испански, и вообще, Каталина подружилась с ними, чаще всего болтая с ними на ее втором родном языке. Нэна находилась в нежном возрасте, ей еще не было и двадцати, но она уже стремилась изменить этот мир. Бельгийка английского происхождения вызывала восхищение у мадридских мужчин, конечно, мужчинам всегда нравились белокурые, голубоглазые малышки. А вот Сусси была совсем другой. Она сбежала от мужа пьяницы, художника-неудачника, чтобы начать новую жизнь здесь. Сусси имела свое очарование, эта девушка с огромными серыми глазами, смотрящие из-под длинной темно-русой челки, невольно притягивала к себе взгляды окружающих.
Жить вчетвером в одной комнате было крайне неудобно. Джейсон хотел любви и ласки, и Каталина боялась, что отказав ему, он пойдет искать любви в другом месте. Они уставали после долго дня, не по далеко шла осада Алькасара, и раненные поступали в еще пока в свободный Мадрид. Джейсон нуждался в ней, как и всегда, он прижимался к ней в беспомощном жесте, после того, как кто-нибудь умирал на его хирургическом столе. В этой жажде обладания порой ощущалась горечь, будто бы он не мог насытиться ею. Каталина зажимала рот ладонью, чтобы девушки не могли их услышать, а поутру те смеялись, видно видели их силуэты на белой простыне.
За два месяца проведенных в Мадриде, Каталина успела отснять все стороны жизни города, в котором выросла. Он почти не изменился, она легко нашла дом родителей и Рамона, но даже не стала туда заходить. Зачем? Ее семья находилась на стороне этого выскочки Франко, умудрившегося воспользоваться некоторыми разногласиями Народного Фронта. Алькасар пал, продержавшись семьдесят дней, и дорого за это заплатил. Продовольствия там не хватало, были съедены все лошади — все, за исключением племенного жеребца губернатора Толедо, вместо соли использовали штукатурку со стен. Фашистам было все равно кого убивать или насиловать – женщин, детей, стариков, иностранцев. Но почему, почему англичане и французы отказались помогать Испании? Только одна страна, только далекий СССР согласился подставить свое плечо, на которое можно было бы опереться, но уж слишком далеко находился красный стан.
К ноябрю 1936 года краски начали сгущаться и над Мадридом, началась его героическая оборона. Каталина с Джейсоном оказались в гуще всех событий. Решалась судьба Испании и мира, потому что фашисты не должны победить, иначе вскоре после этого весь мир рухнет.
₪
В Испании шла война, Германия готовилась к войне, тайно заключая договора со своими «друзьями», а Италия заканчивала разделываться с Эфиопией. Мир стоял на краю пропасти, пропасти страшнее бездны начала века. Где же пламенные речи о том, что ни одной войны больше никогда никто не начнет? Почему бездействует Лига Наций? У Марии, как у многих, были только вопросы и ни одного ответа. Все надевали на себя галстук, готовый их же самих задушить, смотря, как они будут биться в предсмертной агонии. Еще можно предотвратить беды, еще можно повернуть время вспять, но только не большая часть населения Европы мечтала об этом, остальные, опьяненные дурным влиянием, флюидами тиранов, готовившиеся нарушить хрупкий мир, бездумно соглашались.
Мария с Вильямом прожила еще один тяжелый год в Берлине. Джастин, их младший сын тоже покинул их, ему было только четырнадцать, но уже тогда он, твердо решил заняться социологией. Мария остро переживала расставание с сыном, хотя все остальные свои страхи и переживания она держала за дверью с семью замками. Она не хотела чувствовать, думать и предполагать, что ждет их семью дальше. Чем дольше они оставались в Германии, тем плотнее становились тучи над ними. У Вильяма уже не было той уверенности, с которой он приехал четыре года назад. Он продолжал отправлять тайно различные зашифрованные сведения в Лондон, также координировал агентов, но по ночам Мария ощущала, как он подолгу не может заснуть. Она могла облегчить его страдания, могла на минуту дать ему облегчение, но она сама страдала не меньше его.
В ноябре 1936 года она поняла, какая роль уготована в этой пляске жизни. Вокруг нее смыкался нацистский круг. Она просто обязана, обязана быть дружелюбной и миролюбивой, ей нужно отвести все подозрения от мужа и от его дел, для этого она и услаждала своих немецких воздыхателей льстивыми речами. Ей было всего лишь тридцать девять, и в свои годы в отличии от многих своих ровесниц, ее лицо и тело сохранили упругость и гибкость, а волосах почти не обнаруживалось седины. Ее элегантность и образованность бросалась всем в глазах, ее не могли не заметить. Отто и Михаэль проявляли все больше внимания к ней, конечно, Мария знала, они хотят, чтобы она сама все рассказала им. Но был еще и Ганс Миллер, с одной стороны этот темноволосый статный немец, смотрел на нее с обожанием, считая ее своим другом, с другой стороны он явно что-то выяснял об них с Вильямом деятельностью. Они все устремили к ней свои взгляды, но уже не боялась, она уже не могла бояться. Чувства рассеялись, как летняя пыль над полями, заполнив все лишь теплыми воспоминаниями.