— Ни пуха, ни пера, милочка, — сказала мадмуазель Корниль, не отрываясь от статьи.
— Оставайся здесь, — сказала Уна Очинеку.
— Я лучше… — он виновато отвел глаза от комедийной актрисы, — буду рядом с тобой, чтобы поддержать тебя морально.
— Оставайся здесь! — Она поправила фрак и надела цилиндр. — Ты можешь прийти за кулисы, когда я выйду на сцену.
— Хорошо.
Она вышла в коридор и пошла к сцене. Навстречу ей попались актеры в форме солдат шотландского полка, моряков, лейб-гвардейцев и актрисы в костюмах розы, трилистника, чертополоха и в национальном уэльсском костюме. За кулисами она увидела хористок, готовящихся к выходу на сцену. Их было восемь, они изображали английские колонии: Индию, Канаду, Австралию, Мыс Доброй Надежды, Вест-Индию, Мальту, Гибралтар и Новую Зеландию, каждая из них должна была спеть по куплету. За кулисами напротив ждали актрисы в костюмах, изображавших Искусство, Науку, Торговлю, Промышленность и величественную Британию, которую они должны были вывезти в карете на сцену. Именно в этот момент Уна должна была начать свое выступление.
Поднялся занавес, оркестр заиграл вступление, затем запел хор:
Уна успокоилась. Музыка была достаточно веселой, и зрители громко аплодировали в конце каждого куплета и подпевали хору. Было совсем не так душно, как она предполагала.
Искусство, Наука, Торговля и Промышленность покатили на сцену карету, которая двигалась, издавая негромкий скрип. Индия, Канада, Австралия, Мыс Доброй Надежды, Вест-Индия, Мальта, Гибралтар и Новая Зеландия встали по обеим сторонам сцены. Оркестр заиграл первые такты вступления к песне Уны. Она откашлялась, глубоко вдохнула воздух и приготовилась петь.
Свет замерцал.
Сначала Уна подумала, что это было сделано специально, чтобы создать особый театральный эффект. Но когда свет погас везде, аплодисменты затихли и зрители стали зажигать спички, по залу прошел взволнованный шепот.
На балконе что-то взорвалось. Кто-то громко закричал. Женщины завизжали от ужаса. Уну Перссон оттолкнули к занавесу, и она упала. На нее наступили, чье-то тело упало ей на ноги. На нее рухнул занавес. Она услышала приглушенные восклицания.
— Анархисты!
— Воздушный налет!
— Уна! Уна! — Голос Очинека. Она попыталась встать, но запуталась в занавесе.
— Себастьян!
— Уна! — И он своими изнеженными руками принялся разрывать занавес.
Она увидела его лицо. Оно было красное. В партере пылал пожар. Зрители превратились в бурлящую толпу, в которой мелькали полы сюртуков и перья на шляпах. Люди забирались на сцену, так как выйти через дверь в зале было невозможно.
— Что случилось? — Она позволила ему провести себя за кулисы. Затем толпой их вынесло к служебной двери. Огонь гудел за их спинами. Глаза слезились, и они задыхались от дыма. Голоса слились в один испуганный вой.
— Бомба. Я думаю, ее бросили на балконе. Но почему это должно было случиться именно сегодня! В день твоего выступления! Теперь театр закроется, по крайней мере на неделю. — Они бросились в переулок, находившийся за театром. Он уже был забит не понимающими, что происходит, артистами в легких красочных костюмах и испуганными зрителями, одетыми в костюмы из алого и зеленого бархата. В конце переулка стоял высокий полицейский с бородкой, который пытался успокоить людей и предотвратить их падение в воронку глубиной сорок футов, появившуюся во время воздушного налета месяц назад, — раньше на месте воронки был Лейсистер-Сквер.
К моменту прибытия пожарных машин к парадному входу многим людям уже удалось пройти через полицейский кордон и напряжение несколько уменьшилось. Было холодно, газ, должно быть, тоже отключили, так как не горел ни один фонарь на улице. Свет исходил только от фонариков полицейских и от пламени пожара. Уна вздохнула с облегчением.
— Поехали в Брикстон, — сказала она. — Неудача в одном месте может обернуться удачей в другом, мой дорогой Себастьян.
Он посмотрел на нее, в его глазах было одновременно выражение и сострадания и угрозы.