Она подобрала юбку и легла на койку. Он спустил гетры и улегся на нее. Вскоре они ритмично задвигались, узкая алюминиевая койка скрипела. Они одновременно закричали и застонали в оргазме, который сотряс их слитые воедино жирные тела, именно в этот момент дверь открылась и голубоватый свет из коридора осветил комнату. Прыщеватый подросток стоял в дверях, пытаясь разглядеть, есть ли кто в комнате.
— Мам?
— О, черт побери. Я здесь, сынок. Закрой дверь и займись чем-нибудь. Я сейчас занята.
Мальчик, которому было лет пятнадцать, стоял, не двигаясь, черты лица у него были крысиные, злые, как у идиота, большие глаза — пустые и ничего не понимающие.
— Мам?
— Иди отсюда!
— А, — сказал он, когда его глаза немного привыкли к темноте, — извини.
Дверь закрылась.
Миссис Корнелиус слезла с койки, почесывая спину.
— Извиняюсь, епископ. Забыла закрыть дверь. — Она подошла к двери и закрыла дверь на задвижку, затем заковыляла обратно, развязала корсет и уже собралась снять платье, когда епископ схватил ее за волосы и притянул ее голову к своему члену, который покачивался взад и вперед, как мачта корабля во время шторма. Сам он задумчиво продолжал смотреть на дверь.
В поисках туалета мальчик шел по коридору, ухмыляясь причудам своей матери, на нем был одет только плащ, ботинки и носки. Он шел, прислушиваясь к шуму корабельного мотора, к ветру, который прошелся по серебряному корпусу корабля, к раздававшимся вдали звукам джаза. Он провел рукой по длинным жирным волосам и подумал, что было бы неплохо, если бы на нем был сейчас матросский костюм, тогда — берегись девицы. Он свернул в боковой коридор, открыл дверь и вышел на застекленную палубу для обозрения. Они уже пролетели над городом, теперь дирижабль летел над сельской местностью. То здесь, то там изредка светились огни маленьких деревенек и ферм. Даже с высоты полета сельская местность ему не нравилась. Она его раздражала.
Он посмотрел вверх, там была полная темнота. На небе практически не было звезд, шел небольшой моросящий дождь. По крайней мере, погода в Калькутте будет лучше.
Дирижабль немного тряхнуло, когда он повернулся на пару градусов, изменяя курс. Звуки музыки тоже изменились. Дирижабль двигался как-то неуверенно. Юноша посмотрел вперед, и ему показалось, что вдали он увидел волны Средиземного моря. Или это был Бискайский залив? Как бы ни называлось море, сам его вид имел для него какое-то значение. Непонятно, по какой причине, увидев море, он почувствовал облегчение. Европа осталась позади.
Юноша с удовольствием наблюдал, как они двигаются над водой. Он довольно ухмыльнулся, когда увидел, что земля исчезла из виду. Он был единственным из пассажиров, кто заметил эту перемену.
Паровоз
Недоумевая, каким образом он оказался втянутым в эту революцию, полковник Пьят, покачиваясь, шел к машинисту бронепоезда, чтобы переговорить с ним. Струя грязного пара била ему прямо в лицо, он сильно закашлялся, глаза слезились. Свободной рукой он попытался протереть глаза, но поезд, извиваясь, как змея, повернул, и ему пришлось и второй рукой схватиться за металлический поручень. Железная дорога проходила по огромному полю выжженной пшеницы. Пейзаж во все стороны был плоским и черным, только изредка попадались кусочки зеленого, белого и желтого цвета, которые каким-то образом остались не выжженными. Полковнику Пьяту хотелось как можно скорее добраться до гор, которые виднелись вдали. Он открыл бронированную дверь соседнего купе и обнаружил, что кроме ящиков со снарядами и легких автоматов, там никого нет.
Он осторожно продвигался между ящиками. Вероятно, военная ответственность самая простая, которую разумный человек мог бы вынести на своих плечах, не чувствуя себя несчастным. Несомненно, та ответственность, которую он взял на себя, командуя бронепоездом, была намного предпочтительнее той, которую он оставил дома. С другой стороны, он мог бы оказывать помощь раненым в каком-нибудь относительно безопасном госпитале где-нибудь за линией фронта, а не направляться, явно сам того не желая, на Украину, туда, где происходит самое ужасное во всей этой чертовой гражданской войне сражение. 193… год в жизни полковника Пьята был не очень удачным годом.
Пьят попытался оттереть сажу с формы и только еще больше размазал ее по белому кителю. Потом сел на ящик со снарядами, зажег спичку о ствол автомата и закурил манильскую сигару. Он бы не отказался выпить. Нащупав фляжку, сделанную из меди и серебра, в боковом кармане — она была там, — он отвинтил крышку и поднес фляжку ко рту. На язык ему упала капля бренди. Вздохнув, он положил фляжку обратно. Если они доберутся до Киева, первое, что он сделает, — экспроприирует бутылку коньяка. Если такая вещь еще существует.