“Honour binds a woman too, Rudolf (женщину тоже связывает честь, Рудольф). My honour lies in being true to my country and my House (моя честь заключается в /том, чтобы/ быть верной своей стране и своему роду). I don’t know why God has let me love you (я не знаю, зачем Господь позволил мне полюбить тебя); but I know that I must stay (но я знаю, что должна остаться).”
Still I said nothing; and she, pausing a while, then went on (я все еще не сказал ни слова; а она, помолчав немного, продолжила; pause – пауза, перерыв, остановка):
“Your ring will always be on my finger (твое кольцо всегда будет у меня на пальце), your heart in my heart, the touch of your lips on mine (твое сердце в моем сердце, прикосновение твоих губ /останется/ на моих губах). But you must go and I must stay (но ты должен уехать, а я должна остаться). Perhaps I must do what it kills me to think of doing (возможно, я должна сделать /то/, что убивает меня = терзает мне сердце, /лишь только/ подумаю об этом).”
I knew what she meant, and a shiver ran through me (я знал, что она имеет в виду, и дрожь прошла у меня /по телу/: «и меня пронзила дрожь»; to know; to run). But I could not utterly fail her (но я не мог совсем подвести ее). I rose and took her hand (я встал и взял ее за руку; to rise; to take).
“I know people write and talk as if it were. Perhaps, for some, Fate lets it be. Ah, if I were one of them! But if love had been the only thing, you would have let the King die in his cell.”
I kissed her hand.
“Honour binds a woman too, Rudolf. My honour lies in being true to my country and my House. I don’t know why God has let me love you; but I know that I must stay.”
Still I said nothing; and she, pausing a while, then went on:
“Your ring will always be on my finger, your heart in my heart, the touch of your lips on mine. But you must go and I must stay. Perhaps I must do what it kills me to think of doing.”
I knew what she meant, and a shiver ran through me. But I could not utterly fail her. I rose and took her hand.
“Do what you will, or what you must (поступай так, как хочешь, или как должна),” I said. “I think God shows His purposes to such as you (думаю, Господь открывает Свою волю таким, как ты; purpose – намерение, цель; воля, целеустремленность). My part is lighter (моя роль скромнее: «легче»); for your ring shall be on my finger and your heart in mine (твой перстень /всегда/ будет на моем пальце, а твое сердце – в моем), and no touch save of your lips will ever be on mine (и никогда ничьи губы, кроме твоих, не коснутся меня). So, may God comfort you, my darling (да /пошлет/ Господь тебе утешение, любимая)!”
There struck on our ears the sound of singing (звуки пения донеслись до наших ушей: «звук пения ударил нам в уши»; to strike). The priests in the chapel were singing masses (священники в часовне служили: «пели» панихиды; mass – месса, литургия) for the souls of those who lay dead (по душам тех, что лежали мертвыми; to lie). They seemed to chant a requiem over our buried joy (казалось, они пели реквием по нашему похороненному счастью), to pray forgiveness for our love that would not die (и молили о прощении для нашей любви, которая не желала умирать). The soft, sweet, pitiful music rose and fell (спокойная, мелодичная, жалостливая = печальная музыка звучала то громче, то тише: «поднималась и падала») as we stood opposite one another, her hands in mine (когда мы стояли друг напротив друга, и я /держал/ ее за руки).
“My queen and my beauty (моя королева, моя красавица)!” said I.
“My lover and true knight (мой возлюбленный и истинный рыцарь)!” she said. “Perhaps we shall never see one another again (возможно, мы никогда снова не увидим друг друга). Kiss me, my dear, and go (поцелуй меня, мой дорогой, и иди)!”
I kissed her as she bade me (я поцеловал ее, как она просила); but at the last she clung to me, whispering nothing but my name (но в последнюю /минуту/ она прильнула ко мне, шепча только мое имя), and that over and over again – and again – and again; and then I left her (и так снова и снова; а потом я оставил ее).
“Do what you will, or what you must,” I said. “I think God shows His purposes to such as you. My part is lighter; for your ring shall be on my finger and your heart in mine, and no touch save of your lips will ever be on mine. So, may God comfort you, my darling!”
There struck on our ears the sound of singing. The priests in the chapel were singing masses for the souls of those who lay dead. They seemed to chant a requiem over our buried joy, to pray forgiveness for our love that would not die. The soft, sweet, pitiful music rose and fell as we stood opposite one another, her hands in mine.
“My queen and my beauty!” said I.
“My lover and true knight!” she said. “Perhaps we shall never see one another again. Kiss me, my dear, and go!”
I kissed her as she bade me; but at the last she clung to me, whispering nothing but my name, and that over and over again – and again – and again; and then I left her.
Rapidly I walked down to the bridge (я быстро спустился к мосту). Sapt and Fritz were waiting for me (Сэпт с Фрицем ждали меня). Under their directions I changed my dress (под их руководством = повинуясь их указаниям, я переоделся: «переменил одежду»), and muffling my face, as I had done more than once before (и, закутав лицо, как я делал прежде не один раз), I mounted with them at the door of the Castle (сел, как и они, на коня у ворот замка), and we three rode through the night and on to the breaking day (и мы втроем проскакали всю ночь до рассвета), and found ourselves at a little roadside station just over the border of Ruritania (пока не очутились на маленькой железнодорожной станции сразу за границей Руритании; roadside – придорожный; road – дорога, путь, шоссе; железная дорога /амер./). The train was not quite due (поезд немного опаздывал: «поезд был не совсем точным»; due – должный, надлежащий; ожидаемый; /нареч./ точно), and I walked with them in a meadow by a little brook (и я прогуливался с ними по лугу вдоль небольшого ручейка) while we waited for it (пока мы ждали его /прибытия/). They promised to send me all news (они пообещали посылать мне все новости = держать меня в курсе всех событий); they overwhelmed me with kindness (я был поражен их сердечностью: «добротой»; to overwhelm – заваливать; потрясать, ошеломлять, поражать) – even old Sapt was touched to gentleness, while Fritz was half unmanned (даже старый Сэпт смягчился: «был растроган до мягкости», тогда как Фриц совсем пришел в уныние; to touch – прикасаться, трогать; волновать, задевать за живое; to unman – лишать мужественности; приводить в уныние). I listened in a kind of dream to all they said (я слушал, будто в полусне, все /то, что/ они говорили). “Rudolf! Rudolf! Rudolf!” still rang in my ears (Рудольф! – все еще звенело у меня в ушах) – a burden of sorrow and of love (рефрен печали и любви; burden – ноша, груз; припев, рефрен). At last they saw that I could not heed them (в конце концов они поняли, что я был /просто/ не в состоянии их слушать: «следить за их /словами/»), and we walked up and down in silence (и мы прогуливались взад-вперед в молчании), till Fritz touched me on the arm (пока Фриц /не/ тронул меня за руку), and I saw, a mile or more away, the blue smoke of the train (и я увидел примерно в миле от нас голубой дымок поезда). Then I held out a hand to each of them (потом я протянул руку каждому из них).