Снова не опираясь ни на какой формальный акт, истцы вместо того, чтобы ходатайствовать о новых приказах на основании статута 1285 г., усвоили обыкновение обращаться к лорду-канцлеру с неформальными петициями или «биллями», в которых просили его «ради бога и из милосердия» призвать к себе лицо, обвиняемое просителем в причинении ему ущерба, опросить его и милостиво найти способ для возмещения просителю ущерба, которого не дает общее право.
После того, как смуты пятнадцатого века были прекращены сильной рукой монархии Тюдоров, новая юрисдикция лордов-канцлеров ограничивалась тем, что она восполняла пробелы в общем праве. Право «справедливости», как его стали теперь называть, приняло характер дополнения к общему праву. Оно восполняло его пробелы, наказывало злоупотребления лиц, опиравшихся на общее право с мошенническими целями или для притеснения кого-нибудь; фактически, хотя и с осторожностью, оно становилось в позицию соперника судов, применявших общее право, так как давало лучшие средства защиты, чем общее право, даже в тех случаях, когда последнее содержало постановление, направленное на удовлетворение потерпевшего. В качестве примера первой функции укажем на то, что канцлерский суд, который рано присвоил себе исключительную юрисдикцию в делах о доверительной собственности («uses» или «trusts»), т. е. по таким сделкам, в силу которых одно лицо обязалось действовать в качестве собственника имущества с тем, чтобы добросовестно им управлять в интересах другого лица или лиц.
Вся эта важная отрасль права порождена правом справедливости, так как суды общего права отказывались давать принудительную силу подобным сделкам, считая их (не без основания) противоречащими духу общего права. В качестве примера второй функции отметим совокупность доктрин, созданных лордами-канцлерами по вопросу о выкупе заложенной недвижимости. Эти дела возникли тотчас же после того, как закон отменил доктрину церкви о процентах, в результате чего отдача денег под залог и получение процентов стала законной сделкой. Наглядный пример третьей функции дает рано развившаяся практика предоставления лордом-канцлером права требовать по выбору исполнения в натуре (specific performance) вместо возмещения убытков, предоставляемого общим правом при нарушении некоторых видов договоров. Например, А заключает сделку на продажу Б участка земли за тысячу марок, затем, найдя другое лицо, готовое дать за эту землю тысячу двести марок, А нарушает сделку с Б. Если Б привлечет к суду общего права, он получит лишь возмещение за нарушение сделки. Но Б желает получить землю, а не возмещение. Поэтому он предпочтет петицию о справедливости (bill of equity), и канцлер даст распоряжение А передать землю Б под страхом заключения в тюрьму в случае отказа.
Одно из самых существенных различий между канцлерским судом справедливости и судами общего права заключалось в вопросах судопроизводства. В соответствии со своим строгим консерватизмом в вопросе «о приказах» суды общего права выработали за три или четыре века своей истории очень мало гибкий и строго формальный способ разбора дел. В сущности он сводился к пользованию присяжными Для решения вопросов факта. В середине века присяжные были невежественны и не слишком сообразительны; для того, чтобы они могли хорошо выполнить свою задачу, спорные вопросы должны были быть поставлены так узко, чтобы на них можно было ответить простыми «да» или «нет». Для этой цели между сторонами происходил до слушания дела (trial) полный формальный обмен состязательными бумагами (pleadings). Неспособность присяжных отличить добросовестных свидетелей от нечестных повела при решении дел на основании общего права к исключению из числа свидетелей всех лиц, которые были заинтересованы в данном деле, т. е. могли в зависимости от решения суда что-нибудь потерять или выиграть. Ясно, что самыми заинтересованными лицами были стороны в деле; поэтому существовало жесткое правило, согласно которому стороны в деле, подлежавшем решению, на основании общего права, не могли давать свидетельских показаний. К несчастью, это правило, какие бы благие цели оно ни преследовало, нередко приводило к исключению свидетельских показаний всех тех лиц, которые вообще что-нибудь знали об обстоятельствах дела.