Лорд-канцлер пренебрегал всеми этими тщательно разработанными правилами и отправлял правосудие без присяжных. Когда лорд-канцлер считал, что истец обосновал свой иск достаточно для того, чтобы получить присуждение, если другая сторона не выставит обоснованных возражений (prima facie case), он, вместо того, чтобы дать распоряжение о приобретении истцом соответствующего приказа с риском для него получить отказ по иску в случае, если бы он избрал ненадлежащую форму приказа, выдавал не «первоначальный приказ», но простой вызов в суд обвиняемого. В этом вызове он предлагал последнему явиться в суд лорда-канцлера в такой-то день собственнолично, под страхом штрафа (sub poena) в определенной сумме, для ответа по делу «здесь содержащемуся», т. е. изложенному в петиции или билле, на оборотной стороне копии которого был помещен вызов в суд или sub poena. Когда во исполнение такого вызова обвиняемый представал перед судом, то канцлер, обычно духовное лицо высокого сана, хорошо знакомое с религиозными обрядами, подвергало его под присягой тщательному допросу. Затем, вместо того, чтобы просто произнести «виновен» или «не виновен», как сделали бы присяжные, он отдавал приказ о том, чтобы соответствующая сторона совершила определенное действие или воздержалась от какого-либо действия (как, например, проверка отчетности, рассмотрение документов, аннулирование договоров, отказ от осуществления процессуальных прав и т. п.) с целью восстановления справедливости. Этот процесс был, конечно, гораздо более гибок и более отвечал обстоятельствам дела, чем точно установленное удовлетворение, даваемое судами общего права. Последние в это время фактически ограничивались тем, что приказывали шерифу ввести во владение недвижимостью, выигравшего дело истца или обратить часть собственности проигравшего ответчика в деньги для возмещения ущерба.
Неудивительно, что суд лорда-канцлера приобрел в долгое царствование королевы Елизаветы большую популярность и что в царствование короля Якова I, когда соперничество судов общего с этим судом права вызвало острую борьбу между ними, король, следуя предложению своего советника по правовым делам сэра Френсиса Бекона, будущего канцлера, установил посредством торжественного указа, что в тех случаях, когда нормы общего права и права справедливости оказываются в противоречии друг с другом, то последние имеют преимущество. Этот принцип был формально подтвержден новейшим законодательством, положившим конец недопустимому соперничеству судов путем слияния прежде независимых судов общего права с судом права справедливости и с другими юрисдикциями, вносившими разнобой, и превратил их в единую обширную и всеобъемлющую судебную систему. Каждый судья мог по выбору применять общее право, право справедливости и другие системы в соответствии с характером дела. Тем не менее, как мы увидим ниже, соперничавшие между собой юрисдикции общего права и права справедливости оставили разнородные и глубокие следы в английском судебном процессе и в английских концепциях права.
Эту главу нельзя закончить без краткого ответа на вопрос, который, естественно, напрашивается у всякого проницательного читателя. Были ли сменявшие друг друга канцлеры при осуществлении ими своей функции вершителей права справедливости предоставлены целиком собственному убеждению в том, что требуется справедливостью в каждом данном деле, или они опирались на какое-либо учение или практику? Ответ, вероятно, должен гласить, что фактически имело место как то, так и другое. Уже то обстоятельство, что в ранней стадии юрисдикции лорда-канцлера к ней обращались в поисках «благосклонности» или «милосердия», т. е. опираясь на принцип, сохранивший практическое значение до наших дней, доказывает, что шутка Селдена (Selden) «Справедливость – жуликоватая вещь, ведь она меняется как длина ноги лордов-канцлеров» – содержала некоторую долю истины даже еще в семнадцатом веке. Едва ли можно сомневаться в том, что лорды-канцлеры заимствовали некоторые положения из римского права и некоторые положения из канонического права. Твердо установившийся принцип, что суд справедливости является «судом совести» так же точно оказал свое действие. Однако, моя точка зрения, хотя ее и невозможно точно доказать, сводится к тому, что лордь-канцлеры, устанавливая некоторые из своих норм (например, ту, что заложенная недвижимость всегда может быть выкуплена), опирались на навыки «доброго гражданина», т. е. истинно честного и добросовестного человека. В таком случае становится понятным утверждение права справедливости, что оно опирается на «совесть».