Семь с половиной часов в этом месте каждый день! Пожалуй, я понял, почему смена, окончившая работу, никогда не шутит со сменой, идущей вниз! Семь с половиной часов в миле от света, в тесном помещении с ненадежной крышей над головой, в атмосфере военного окопа!
Меня познакомили с несколькими шахтерами. Один был музыкантом. Мы поговорили о музыке. Он был поклонником Генделя! Мы разговаривали о музыке в этом чистилище! Другой шахтер обожал собак. Поговорили о собаках, улыбались, смеялись и пожимали друг другу руки. Мне показалось, что я попал в ад, населенный ангелами.
Затем мы ощупью двинулись назад. Я рад был вернуться. Мало кто, похоже, не понимает, что человек в шахте все равно что солдат на фронте. Мы все ненавидим войну, но знаем, что боевой дух и осознание долга, объединяющие людей в минуты опасности, — прекрасные чувства.
По пути домой с «фронта» я попросил показать мне шахтерских пони.
— В Уэльсе нет шахтерских пони, — сказали мне. — У нас лошади.
Меня привели в шахтерскую конюшню, шесть яслей, освещенных электричеством. За лошадьми, отдыхавшими от смены, тщательно ухаживали. Я заметил, что над каждым стойлом написано имя лошади, как бывает в конюшнях беговых лошадей.
— Воин находится под землей уже пятнадцать лет, — сказал мой гид. — Разве он выглядит несчастным? Недокормленным?
Конь и в самом деле выглядел отменно.
— Сколько лошадей ослепли?
— Я ни разу не встречал слепую шахтерскую лошадь, — сказал гид. — Да, спустя несколько лет лошадь, выведенная из-под земли, частично теряет зрение, но никогда не слепнет. Они получают отличный корм, хорошее стойло, и работа у них не такая изматывающая, как у лондонских лошадей, что трудятся наверху…
— А как насчет травм?
— После каждой смены откатчик обязан сообщить о травме, какой бы пустячной та ни была. Докладывают о любой царапине. Ветеринар немедленно осматривает лошадь и лечит, если необходимо. Жестокость? С этим мы никогда не сталкивались. В каждой шахте на этот счет имеются строжайшие правила. Если откатчик повел себя жестоко, он получает красную метку. Три красные метки — и человек уволен. Никаких поблажек.
Шахтерская лошадь умна и сообразительна. Она знает своего хозяина, и хозяин, естественно, заботится о ней.
Откатка угля — работа не только человека. Это работа человека и лошади. Надо видеть, как откатчик, обняв лошадь за шею, разговаривает с нею, гладит, что-то шепчет.
— По утрам, — сказал гид, — откатчики приносят для своих лошадей что-нибудь из дома. В их карманах всегда лежит кусок сахара.
Я возвращался наверх с новым представлением о шахтерах. Теперь каждый раз при взгляде на ведерко с углем я буду вспоминать их, черных, как смола, мокрых от пота, возле угольной стены в полумиле от света дня…
— Ну, и что вы думаете? — В ответ на меня сверкнули белые зубы и белки глаз. — Вы постоянно на линии огня…
— Мы привыкли. Кто-то же должен это делать! Всего вам доброго!
Клеть вздрогнула и устремилась вверх, к свету. Я больше не обращал внимание на лязг и грохот. Знал, что наверху меня ждет солнечный свет и зеленая трава! В клеть начала капать вода. В стволе постепенно светлело. Клеть подпрыгнула и остановилась.
Я невольно зажмурился. Дневной свет ослеплял. Когда я наконец открыл глаза, то увидел, что идет дождь. Как это здорово! Каким чистым и удивительным он мне показался!
Когда я вышел из клети, приятель засмеялся, увидев мои черные руки и не менее черное лицо. Я вновь осознал, почему люди, поднявшиеся наверх, не обращают внимания на тех, кто спускается вниз.
Я проезжал мимо здания деревенской администрации в воскресный день и услышал хор мужских голосов. Казалось, он вот-вот поднимет крышу дома. Звучание было столь чудесным, что я остановился, отворил дверь и вошел внутрь. Да, конечно, вы можете остаться и послушать, сказали мне с неизменной вежливостью, которую в Южном Уэльсе проявляют к заезжему человеку в любом шахтерском городе или деревне.
Около тридцати молодых людей в синих костюмах из саржи окружили видавшее виды фортепиано. Аккомпаниатор знал свое дело, а дирижер, стоя лицом к хору, взмахивал палочкой и притопывал ногой, погрузившись в музыку с валлийским самозабвением. Хористы показались мне спустившимися с небес ангелами, облаченными в синюю саржу…
Это были шахтеры в своей лучшей воскресной одежде. На каждом молодом человеке по случаю воскресенья был темный костюм, белый воротничок и темный галстук.