Нельзя отрицать ни силы этой сцены, ни исторических, культурных и языковых уз, оказавших такое сильное влияние на Черчилля. Военное сотрудничество между двумя странами принесло великолепные результаты, во-первых, в деле освобождения Европы, а кроме того, в сотрудничестве по созданию атомной бомбы и, в период холодной войны, обмену разведданными, в частности данными электронного подслушивания. Каков бы ни был экономический дисбаланс, англичане всегда убеждали себя в том, что вносят в общее дело некий особый вклад. Среди членов британской делегации, посланной в Вашингтон для обсуждения условий выплаты американцам военного займа, ходила следующая записка:
«Лорду Кейнсу в Вашингтоне
Шепнул лорд Галифакс:
«Мешки с деньгами все у них,
Зато умы — у нас».
Конечно, без налаженных отношений с Соединенными Штатами никто не поручился бы за успешный исход войны. Но в последующие годы этот альянс позволял англичанам верить, что они остаются независимой державой. Что характерно, эта «независимость» Англии была лишь независимостью от остальной Европы. А в отношениях с Соединенными Штатами это была свобода поступать как заблагорассудится, только если Вашингтон не будет против, и британцы открыли это для себя в 1956 году, когда попытались вторгнуться в Египет, чтобы оставить за собой Суэцкий канал, без одобрения американцев. Но к тому времени жребий уже был брошен; Британия связала свою судьбу с якобы близкими по духу англосаксами по другую сторону Атлантики. В контексте британской истории это можно было понять так: Европа — это война, а Америка — помощь, с которой война закончилась. Однако цена британской сверхзависимости от Соединенных Штатов выразилась в том, что страна закрывала глаза еще на многое из того, что происходило в Европе, увеличив свою отстраненность от европейского сообщества, приема в которое она с запозданием стала добиваться. С тех пор упущенное было уже не наверстать. К 1990-м годам, когда европейский континент уже не был поделен на коммунистические и демократические страны, когда «особые отношения» с Великобританией уже значили для Соединенных Штатов гораздо меньше, ее оставили в подвешенном состоянии. Отношения с США остаются «особыми» до сих пор. Это демонстрируют необычные личные связи, которые могут устанавливаться между политическими лидерами, которые и в буквальном, и в переносном смысле говорят на одном языке — между Тэтчер и Рейганом или Блэром и Клинтоном. Гарольду Вильсону удалось не допустить вовлечения Великобритании во вьетнамскую катастрофу, а вот другие правительства всегда были готовы послать войска, чтобы сражаться вместе с американцами (вместо них) в послевоенных конфликтах — от Кореи до Косово, и с гордостью говорят об этом. Об этом свидетельствует огромный объем британских инвестиций в Соединенных Штатах (гораздо больший, чем в любой европейской стране); взаимопроникновение английского и американского кинематографа, где определенный тип отрицательного героя всегда говорит с английским акцентом; Союз англоговорящих, Атлантический совет и десяток других клубов; то, что путешествующих из Англии в Северную Америку в два раза больше, чем тех, кто пересекает Атлантику, направляясь в любое другое государство Европы или из него. И действительно, количество пассажиров-англичан превосходит лишь число путешественников из Германии, Франции и Нидерландов, вместе взятых.
Сравнение с Древними Грецией и Римом слышны теперь гораздо реже, ибо для англичан становится яснее, чем когда-либо, что весь мир «сделан в Америке». Как объяснить стране, одетой в джинсы, футболки и бейсбольные кепки, что они — часть культуры, давшей миру такой универсальный предмет гардероба, как мужской костюм? Никак. Это уже не имеет никакого значения.