Введение
Сразу скажу, настоящий скептицизм процветает только в свободной стране. В противном случае он вырождается в цинизм и приспособленчество. Когда я собирал материал для книги, мне попалось исследование, где критик, разбираясь с прозой И. Бабеля, приписал ему скептицизм. В случае с Бабелем началом его скептицизма были сомнения и недоумения, разбившие в пух и прах его революционный романтизм. Классовая действительность открывала ему глаза. Бабель пишет: «Пролетариат пролетел, как дырявая пролётка, поломав колёса! И остался без колёс». Скептицизм Исаака родился именно в отношении рабочего класса. Но как же всё обернулось приспособленчеством?
Отец Бабеля умер в 1924-м. В том же году Исаак с матерью и сестрой перебрались в Москву. Но вскоре мать и сестра с мужем уехали в Бельгию и не вернулись в Советскую Россию. Первая жена Исаака покинула мужа и осела в Париже. Бабель со своими недоумениями и скепсисом остался. Но в том, что он писал матери о коллективизации, о переходе на колхозы, следов скепсиса уже не найти. Да, сообщал он, были трения, но теперь «всё развивается с необыкновенным блеском. Колхозное движение сделало в этом году решающие успехи». При этом Бабель видел, что происходило на самом деле. Сомневался? Наверное. Хотел эмигрировать? Да, пробовал. Жил за границей с сентября 1927 по октябрь 1928, с сентября 1932 по август 1933. Спустя два года, в 1935, его выпустили на антифашистский конгресс писателей… Наезжал, навещал, но возвращался в СССР. В 1928 году, побывав в Париже, пишет маме: «Чувствую себя на родной почве хорошо… Гулять за границей я согласен, а работать надо здесь…»
Бабель приспособился к режиму, оставаясь выездным. Веря, что так будет и впредь, он ставил на дружбу со всесильными чекистами. Не пренебрёг и прямой лестью. В 1934-м году на Первом съезде советских писателей пропел осанну сидевшему на сцене в президиуме вождю: «Посмотрите, как Сталин куёт свою речь, какой полны мускулатуры его немногочисленные слова. Я не говорю, что всем нужно писать, как Сталин, но работать, как Сталин, над словом нам надо». Увы, Сталин уже составил мнение о Бабеле, заявив, что он «писал о вещах, которые не понимал». В 1937-м году Бабель выступил в «Литгазете» с обличительной статьёй против бывших руководителей партии, создавших подпольный параллельный троцкистский центр. Автор буквально «воспевал гений Ленина и Сталина». Процесс над троцкистами кончился их расстрелом. А 16 мая 1939 года, когда на рассвете чекисты арестовывали самого Бабеля на даче в Переделкино, он со скепсисом сокрушался: «Не дали доработать!» На Лубянке уже было не до скептицизма. Писатель не только признавался в шпионаже, но и сочинил пространный документ. Писал о заговоре, называл сообщников, подписывал под пытками всё, что требовали следователи. Потом отказывался от своих показаний. 27 января 1940 года «шпиона» расстреляли. Нет ни сведений о захоронении, ни того пространного документа, ни блокнотов с его записями, ни рукописей. Ничего нет.
Судьба Бабеля не исключение. Поражает, что мастера слова – Пастернак, Ахматова, Булгаков… в первые годы революции, становясь скептиками к режиму, к рабочему классу, к обществу, пытались приспособиться. Кончали же если не арестами, то покаянными письмами, речами, верноподданническими стихами, пьесами, обращёнными к Сталину. Гумилёв, Мандельштам, Мейерхольд… возвратились в Страну Советов и заплатили жизнями. Платонов в письме Сталину каялся в ошибках, сурово осуждал себя, обещал исправиться, сделаться полезным социалистическому строительству. О своём же скепсисе Платонов, как и другие писатели, говорил устами своих героев. Что сатрап, конечно же, видел и мотал на ус уловки «скрытников». На самом деле в Стране Советов никакой скептицизм не прощался. Там возможно было лишь приспособиться. Скептиками остаются только в свободной стране. И то не всегда…
Мой скепсис до эмиграции был ущербным, обращенным к самому себе. Я объективно оценивал свои способности. И не понимал, почему они так плохо сбалансированы с моими амбициями. Амбиции были выше. Оказавшись в Англии, со своими сомнениями советского скептика, мифами советского интеллигента, я избежал судьбы завистливого приспособленца, неудачника, циника, обратившись в веру английского скептицизма. Не думаю, что свободная страна автоматически гарантирует такое. Это лишь шанс, когда свободу ставишь выше карьеры и даже творческих соблазнов, когда не поддаёшься политическим самообманам.