Давая определение скептицизма[1], оставляю в стороне философские смыслы. Для меня самое важное в определении скептицизма – поиск истины в собственном литературном творчестве. В отличие от скептика, который ищет истину, создавая свою тщательно выверенную философию. Впрочем, пусть читатель разберётся сам.
Наверное, скептицизм может сделать человека счастливым. Если не дать себе скатиться к самомнению в своих сомнениях, к самодовольству. Античные философы-скептики утверждали, что познавательные способности человека несовершенны и ограниченны: ведь мы не можем доказать даже того, что мир существует, и уж тем более, что он обладает какими-то определенными характеристиками. Тем не менее метод радикального сомнения стал для скептиков способом достижения счастья. Ради счастья эпикурейцы предлагали уклониться от мира, стоики – войти в согласие с ним. Скептики же, сомневаясь во всём, отвергли и то, и другое. Основоположник школы скептицизма Пиррон советовал всем, кто стремится к счастью, обратить внимание на то, какова природа вещей, как следует к ним относиться; и на то, к чему это должно привести… Скептик, воздерживаясь от крайних суждений, достигает желанной невозмутимости. А для древних греков это и было главным условием счастья… Впрочем, оставлю высокую философию философам и обращусь к магии цифр. Цифры в отсчёте времени изначально обладают магическим смыслом, о чём много писал Велимир Хлебников. Но я о восприятии, связанном с магией цифр. Скажем, 20-е – годы НЭПа, 30-е – сталинского террора, 40-е – войны, 50-е – репрессий и смерти диктатора, 60-е – оттепели, 70-е – застоя, 80-е – перестройки. В две строки – вся история Той Страны, в которой я прожил полвека.
Вспоминаю свои 75. Сидя в Лондоне, под самое Рождество, с помощью сына, приехавшего ко мне в Англию на юбилей, я по Скайпу знакомился с моим кузеном Гарольдом, живущим в США, в штате Южная Каролина, и кузиной Розитой – обитавшей в Буэнос-Айресе. И Гарольд, и Розита уже вступили в клуб 80-летних. А потом, уже после знакомства, я вглядывался в лица моих родственников, вытащив из архива их фотографии более чем полувековой давности. И тут испытал едва ли не самый сильный приступ скептицизма. Эйфория встречи, подпитываемая фантазиями, воображением, наконец, прежними безуспешными попытками выйти на след родни в Буэнос-Айресе, вдруг всё исчезло. Теперь на этих фотографиях я видел обыденное – американский кузен, молодой человек, готовый к продвижению по служебной лестнице в крупной компании; аргентинская кузина – типично еврейская девушка на выданье…
80-й год моей жизни был отмечен пандемией (декабрь 2019 – декабрь 2020), потому я отнесся к этой дате со скепсисом. Этот скептицизм ещё более окреп именно в 2020-м, роковом году, когда люди, чтобы выжить, отказывались от общения и… вдруг ощутили панику: они впервые должны были остаться наедине с собой, познакомиться с собой, то есть сделать то, чего избегали всю свою жизнь, убегая от себя, не зная себя и не желая знать. Не имея прежде такой привычки (закалки, если угодно), люди терялись, впадали в депрессию и очень часто выявляли в себе то, что успешно скрывали прежде. И от себя, и от окружающих…
Моя подруга студенческих лет погибла, когда закрыли театр, где она всю жизнь служила. Без театра она не мыслила жизни. Ни дня, ни недели. А тут выяснилось, что театр откроют неизвестно когда. Жить сама с собой она не умела. И испытания не выдержала. Мой московский приятель на год старше меня. Угодил-таки с коронавирусом в больницу. С хорошим шансом не выбраться живым. Чуть оклемавшись, он первым делом всем, направо и налево, друзьям и недоброжелателям, сообщал по электронной почте, что лежит в больнице Администрации Президента. Он не принадлежал к номенклатуре. Попал туда по большому блату. Что совершенно его не смущало. Самомнение будоражило воображение, отметая скепсис. Про себя решил – по заслугам. Мне достался его рассказ, что он лежит в люксе стоимостью в тысячу долларов в сутки, что сутками смотрит телевизор, не видит – не слышит, о чём там толкуют, а просто выключается из реальности. Я напомнил, что он и до коронавируса так смотрел российские программы ТВ. Как и большинство наших сверстников в Той Стране…
После 80-летнего рубежа не так-то просто сохранять способность думать, абстрагируясь от недугов и панической мысли – жизнь подходит к концу. Наверное, я удачлив, потому что, живя в Лондоне, подмечал признаки немногословного английского скептицизма. Ведь это род того, что называется private life – частная жизнь, которую нарушить неожиданным вторжением со стороны является едва ли не самым большим грехом у англичан, а не просто пренебрежением какими-то правилами.
1
На русский язык «скепсис» часто переводят как «сомнение», но при этом теряются важные оттенки смысла: желание познания искажается до самодовольного неверия; если и не невежества, то интеллектуального бессилия. Между тем скептики стремятся к расширению своего познавательного опыта. Скептицизм с психологической точки зрения часто не понятен тем, кто привык лишь верить. Но скептику важен не конечный результат, а процесс: да, истина, вероятнее всего, непостижима; но это не точно – поэтому надо вести себя так, будто бы она постижима, то есть, лучше познавать действительность, отвергая «простые решения» и воспринимая всё как проблему, которую надо решить, и двигаясь по её поводу в глубь знания. Скептик, не веря в истину, ищет её, тем самым создавая самую тщательно проверенную философию. Скептицизм можно охарактеризовать как самосомневающееся сомнение, которое, являясь вполне нетрадиционным философским решением, представляет собой вечно ищущее, никогда не удовлетворённое, ни на чем окончательно не останавливающееся философское мышление».