Хью ввел шлюпку в атмосферу и с видом победителя лег на курс, который доставил бы их всех прямиком в могилу, не возьми управление на себя включившийся автопилот.
Хью метался в кресле и ругался так, что даже заставил Алана оторваться от иллюминатора и перенести свое удивленное восхищение с планеты на друга. Но вернуть управление шлюпкой он был бессилен. Что бы он ни пытался делать, шлюпка шла сама по себе и на высоте тысячи футов легла на параллельный поверхности курс.
– Хью, звезды исчезли.
– Сам вижу.
– Джордан, что же это? Куда они делись, Хью?
Хью рявкнул на Алана:
– Не знаю и знать не хочу! Катись на корму к бабам и не приставай с идиотскими вопросами.
Алан неохотно ушел, посматривая в иллюминатор на ясное небо и на поверхность планеты. Ему было интересно, но не более, он давно уже потерял способность восторгаться.
Только через некоторое время Хью сообразил, что группа приборов, которыми он раньше и не пытался манипулировать, не понимая их назначения, как раз и отдает автопилоту приказ о посадке. Поскольку выяснилось, что методом проб и ошибок, место для посадки Хью выбрал почти наугад. Но немигающие стереоглаза автопилота беспрерывно подавали информацию в селекторное устройство, которое исследовало ее и приняло решение. Корабль мягко приземлился в прерии неподалеку от опушки леса.
Эртц кинулся к Хойланду.
– Что произошло, Хью?
Хью устало махнул рукой в сторону иллюминатора.
– Приехали.
Он был слишком измотан и духовно, и физически, чтобы обставить посадку какой-нибудь торжественной церемонией. Годы борьбы, суть которой он сам понимал более чем смутно, голода и жажды, годы пожирающих его душу стремлений почти не оставили ему способности испытывать радость, когда наконец он добился своего и достиг цели. Но они приземлились, они завершили Полет, начатый Джорданом! Он чувствовал себя не то чтобы счастливым, но умиротворенным и усталым бесконечно.
– Выйдем? – спросил Эртц.
– Давай.
Алан подошел, когда они отдраивали люк, за его спиной толпились женщины.
– Прилетели, Капитан?
– Заткнись, – ответил Хью.
Женщины глядели в иллюминатор. Алан гордо и неправильно объяснял им, что к чему. Эртц открыл наружную дверь. Они вдохнули свежий воздух.
– Холодно, – заметил Эртц.
На самом деле температура была в лучшем случае градусов на пять ниже никогда не меняющейся температуры на борту «Авангарда». Но откуда было знать Эртцу, что такое погода?
– Чепуха, – буркнул Хью, неосознанно раздосадованный малейшей критикой в адрес «его» планеты. – Это тебе кажется.
– Возможно, – не стал спорить Эртц. Наступила неловкая пауза. – Пойдем, – сказал он наконец.
– Пойдем.
Превозмогая нерешительность, Хью оттолкнул его и спрыгнул вниз. До земли было всего футов пять.
– Прыгайте, здесь здорово!
Эртц присоединился к нему. Оба невольно жались к Кораблю.
– Мир огромен, – прошептал Эртц.
– Мы же знали, что он именно такой и есть, – отрезал Хью, обеспокоенный охватившим его чувством потерянности.
– Эй! – Алан осторожно выглянул наружу. – Можно спускаться?
– Прыгай!
Алан одним прыжком присоединился к ним.
– Вот это да! – присвистнул он.
Их первая вылазка закончилась футах в пятидесяти от Корабля. Они шли, держась кучкой, смотря под ноги, чтобы не споткнуться и не упасть на этой странной неровной палубе. Все было нормально, но Алан поднял голову и вдруг впервые в жизни не увидел потолка над собой. Головокружение и острый приступ агорафобии. Он застонал, закрыл глаза и упал.
– Что случилось? – спросил Эртц и тоже посмотрел вверх. Приступ свалил и его.
Хью боролся с головокружением. Страх и боль бросили его на колени, но, упершись рукой в землю, он пытался подняться. Ему было легче – он так долго смотрел на бескрайние просторы планеты в иллюминатор.
– Алан! – завизжала его жена, высунувшись из люка. – Алан! Вернись!
Алан открыл один глаз, посмотрел на Корабль и пополз к нему на брюхе.
– Алан! – скомандовал Хью. – Прекрати! Сядь!
Алан повиновался с видом человека, от которого требуют слишком многого.
– Открой глаза!
Алан осторожно открыл глаза, но поспешно зажмурился снова.
– Сиди спокойно – и придешь в себя, – добавил Хью. – Я уже в порядке.
Чтобы доказать это, он выпрямился в полный рост. Голова у него еще кружилась, но он стоял. Эртц, лежащий до этого ничком, приподнялся и сел.