— Сын мой, ты тоже мертв? Я думал, что нахожусь здесь всего лишь скоропреходящее мгновение, и вот я вижу тебя, повзрослевшего, с отметинами времени и судьбы. Как ты погиб? В безрассудной схватке простился с жизнью или сразил тебя предательский клинок какого-нибудь чужеземного выскочки? А может, ты умер в этой самой башне, на собственном ложе слоновой кости? И что сталось теперь с Имрриром? Цветет ли наш город или в упадке грезит о былом величии? Наш род продолжается, как тому и следует быть, — и я даже не спрашиваю тебя, исполнил ли ты свой главный долг. Конечно, у тебя есть сын от Симорил, ты любил ее, к вящей ненависти своего двоюродного братца Ииркуна.
— Отец…
Старец поднял руку, почти прозрачную от времени.
— Есть другой вопрос, который я должен задать тебе. Он волнует всех, коротающих бессмертие в этом городе теней. Некоторые из нас заметили, что город со временем блекнет, краски его тускнеют и трепещут, будто вот-вот исчезнут совсем. Многие наши спутники и сотоварищи ушли в области, лежащие по ту сторону смерти и, возможно даже, хотя я содрогаюсь, думая об этом, они удалились в небытие. Но даже здесь, в лишенной времени стране смерти, проявляются беспримерные изменения, и те из нас, кто нашел в себе мужество задать этот вопрос и ответить на него, опасаются, что какие-то грандиозные события происходят в мире живых. И перемены там столь велики, что даже здесь мы ощущаем их, и душам нашим грозит небытие, гибель. Предание гласит, что пока Дремлющий Град не умрет, мы, призраки, будем жить в его славном прошлом. Может, именно ты и принес нам эти вести? Что ты скажешь нам? Теперь, разглядев тебя повнимательнее, я понял, что твое тело еще живет, а здесь находится лишь твое астральное тело, освобожденное ненадолго, чтобы посетить обитель мертвых.
— Отец… — но видение уже поблекло, Элрика несло обратно завывающими космическими путями, через такие сферы бытия, которые неизвестны живущим, несло его прочь, прочь…
— Отец! — крикнул Элрик, и голос его повторило эхо, но не было уже никого, кто мог бы ему ответить. И в каком-то смысле он даже обрадовался, ибо что он мог поведать несчастному призраку, как открыть ему правду, подтвердить истинность его роковых догадок, признаться в преступлении, которое он, Элрик, совершил против города своих предков, против самой крови рода своего? Вокруг него был лишь туман да стон печальный, а эхо слов его в ушах гудело, казалось, само оно преобразует зов человека в жуткий вопль бездны: «О-о-о-т-е-э-э-ц!.. О-о-о-о-д-э-э-э-э… О-о-о-о-х-о-о-о-о…
Ро-о-о-о… Д-о-ро-о-о-д-о-о-р-э-э-э!..»
Элрик боролся изо всех сил, но не мог очнуться от дремоты, он чувствовал, как дух его проносится сквозь запредельные сферы мглистой неопределенности, через цвета, недоступные его земному зрению, превосходящие мыслимые и воображаемые границы разума.
Сквозь мглу стал проступать огромный лик.
— Сепириц! — узнал Элрик своего наставника. Но черный нихренианин, лишенный тела, не показал виду, что слышит его.
— Сепириц, ты умер?
Лик поблек, но тотчас же возникла вся высокая фигура Сепирица.
— Наконец я нашел тебя, Элрик. Я вижу, ты сейчас в обличье своего астрального тела. Благодарю Судьбу, я думал, мне уже не удастся вызвать тебя. А теперь мы должны спешить. В защитных сооружениях Хаоса проделана Брешь, и мы отравляемся на совет с повелителями Закона!
— Где мы находимся?
— Сейчас нигде. Мы направляемся в Вышние Миры. Скорее, поторопись, я поведу тебя.
Все ниже и ниже, сквозь углубления, наполненные мягчайшей шерстью, она окутывала и убаюкивала тело и разум; через ущелья, прорезавшие гигантские пылающие горы света, рядом с которыми они казались себе карликами; через пещеры беспросветной тьмы, где их тела мерцали, и Элрик осознавал, что черное ничто простирается во все стороны до бесконечности.
А потом они будто бы опустились на что-то вроде безграничного плоскогорья, совершенно плоского, лишь кое-где возвышались зеленые и голубые геометрические конструкции. Радужно переливающийся воздух казался живым от мерцающих сгустков энергии и каких-то сложных и утонченных образований, очень стройных и упорядоченных. Присутствовали здесь и создания в образе человека — они приняли этот вид ради людей, с которыми встречались.