— Садитесь, мистер Нивене.
Я стоял.
Старик говорил мне, что целью собрания было принять совместную резолюцию, объявляющую тотальное военное положение и дающую Президенту чрезвычайные полномочия. Нас изгнали перед голосованием. Я сказал Старику:
— Скверно все это.
— Забудь, — ответил он. — Президент уже знал, что игра проиграна, как только услышал фамилии членов комиссии.
— Что же тогда нам остается? Ждать, пока слизняки захватят Конгресс?
— Президент будет требовать у Конгресса чрезвычайных полномочий.
— Он получит их?
Совместная сессия была закрытой, но мы на ней присутствовали по прямому указанию Президента. Старик и я сидели на маленьком балкончике позади трибуны спикера. Начали заседание полным вздором, а затем перешли к церемонии представления Президента. Он сразу же вошел в сопровождении целой делегации. Охранники — все наши люди.
Мэри тоже была с ним. Кто-то поставил для нее складной стул прямо возле Президента. Она вертела в руках записную книжку и подавала ему бумаги, играя роль секретарши. Но на этом маскировка кончалась. Мэри выглядела, как Клеопатра знойной ночью, и была здесь так же неуместна, как кровать в церкви. Она привлекала к себе не меньше внимания, чем сам Президент.
Я поймал ее взгляд, и она подарила мне долгую, сладкую улыбку. Я скалил зубы, как щенок, пока Старик не толкнул меня под ребра. Тогда я постарался угомониться и вести себя как подобает.
Президент основательно объяснил ситуацию. Просто изложив факты, он закончил так:
— Положение, в котором мы оказались, является настолько странным и критическим, настолько вообще выходит за рамки чего-либо ранее известного, что я должен просить расширения моих полномочий для борьбы с ним. В некоторых районах страны должно быть объявлено военное положение. Серьезное ограничение гражданских прав будет временной, но необходимой мерой. Право свободного передвижения должно быть поставлено под строгий контроль. Право, не допускающее обыск и арест, должно уступить место праву безопасности для каждого. Поскольку любой гражданин, независимо от его респектабельности и лояльности, может стать невольным слугой наших тайных врагов, то все как один должны быть равны перед лицом некоторой утраты права личной неприкосновенности до тех пор, пока с этим бедствием не будет покончено. С крайней неохотой я вынужден просить вас, чтобы вы санкционировали эти необходимые шаги.
Толпу можно чувствовать. Президент встревожил их, но не убедил. Председатель Сената взглянул на лидера сенатского большинства; было запрограммировано, что именно тот внесет резолюцию.
Не знаю, покачал ли этот лидер головой, или же он подал какой-то знак, но только слова он не взял. Между тем получившаяся задержка создала неловкость, и послышались крики:
— Господин Президент!
— К порядку!
Председатель Сената проигнорировал нескольких желающих высказаться и дал слово члену своей партии — сенатору Готлибу, тягловой лошади, которая будет голосовать за собственное линчевание, если это будет входить в программу его партии. Тот начал с того, что ничто не заставит его отступиться от уважения к Конституции и Билля о правах, скромно указал на свою долгую службу и достаточно длинно говорил о роли Америки в истории. Я думал, что он тянет резину, пока мальчики из его партии вырабатывают новые уловки; и вдруг до меня дошло, куда он клонит; он предлагал объявить импичмент и привлечь к суду Президента Соединенных Штатов.
Я догадался об этом раньше, чем остальные: сенатор так приукрашивал свое предложение ритуальным многословием, что было трудно понять, что такое он говорит. Я взглянул на Старика.
Старик взглянул на Мэри.
Она ответила ему взглядом, выражавшим крайнее беспокойство.
Старик выхватил из кармана блокнот, наспех нацарапал что-то, скомкал записку и перебросил ее Мэри. Она поймала бумажку, прочитала и передала Президенту.
Президент держался расслабленно и безмятежно — так, будто один из старейших его друзей не втаптывал в грязь его имя. Он не спеша прочитал записку и так же не спеша взглянул на Старика. Старик кивнул.
Президент легонько толкнул локтем Председателя Сената, и тот наклонился к нему. Они пошептались.
Готлиб все еще продолжал громыхать. Председатель постучал молоточком.
— Сенатор, заканчивайте.
Готлиб бросил на него испуганный взгляд.
— Я не уступлю!
— Сенатора не просят уступать. Ввиду важности того, о чем вы сейчас говорите, вас просят подняться на трибуну.
Готлиб выглядел озадаченным, но медленно пошел вперед, к трибуне. Стул Мэри был у него на пути. Вместо того, чтобы отодвинуть стул, она начала вертеть его так, что еще больше загородила сенатору дорогу. Готлиб остановился, и она слегка задела его. Он схватил ее за руку, чтобы устоять на ногах. Она сказала ему что-то, он ей что-то ответил, но никто не слышал их слов. В конце концов Готлиб взошел на трибуну.