XVII
Канзас-Сити не пострадал от бомбежек. Поэтому он никогда не перестраивался. С юго-востока вы могли ехать к нему до тех пор, пока надо было выбирать между парковкой и платой за въезд в сам город. Можно было также лететь и сделать другой выбор: приземлиться на посадочной площадке на северном берегу реки и воспользоваться до города тоннелем либо приземлиться в пригороде южнее Мемориального Холма.
Я решил не лететь: не хотелось выводить машину на систему контроля. Я не люблю тоннели — так же, как и лифты пусковых платформ. В них человеку легко попасть в западню. Честно говоря, я совсем не хотел въезжать в этот город.
Я вел машину по сороковому маршруту и въехал на таможенную заставу. Очередь была довольно приличной. Другая машина приткнулась позади моей, и я начал чувствовать себя так, как будто меня окружают. Но служащий таможни взял мои водительские права, даже не взглянув на меня. Зато я сам зорко оглядел его: вроде все в порядке… Тем не менее я не могу точно сказать, был ли он оседлан паразитом или нет.
Я проехал сквозь ворота с чувством облегчения, — и тут же был остановлен на той стороне. Шлагбаум резко опустился впереди меня, и едва мне удалось остановить машину, как полицейский всунул в нее голову.
— Вылезайте, — сказал он.
Я запротестовал.
— В городе проходит проверка безопасности движения, — объяснил полицейский. — Сейчас ваш автомобиль будет осмотрен. Поставьте его здесь, а сами выйдите и пройдите в ту дверь.
— Зачем?
— Проверка остроты зрения и рефлексов. Посторонитесь: вы задерживаете очередь.
Перед глазами в моей памяти возникла карта Канзас-Сити, пылающая красным. То, что этот город был «хорошо охраняем» слизняками, в этом я не сомневался; к тому же полисмен с мягкими манерами, почти наверняка был оседлан. Но не хватало только стрелять в него и сделать положение свое безвыходным. Не оставалось ничего другого, как согласиться. Я вышел, недовольно ворча, и медленно направился к зданию. Это было временное сооружение с непрочной дверью. Я открыл ее носком ботинка и, прежде чем войти, глянул по сторонам, а потом внутрь. Там была пустая передняя с еще одной дверью. Кто-то внутри позвал: «Входите». Все еще оглядываясь, я осторожно вошел. В комнате находились два человека в белых халатах, один из них с докторским зеркальцем, прикрепленным на лбу. Он бодро сказал:
— Это не займет и минуты. Пройдите сюда. — И закрыл дверь, в которую я вошел. Послышалось щелканье замка.
Это был тот самый излюбленный прием, который мы использовали в Конституционном Клубе. На столе стояли транзитные ячейки с «хозяевами»: они были уже открыты и согреты. Одну из них второй человек держал наготове — для меня, я это знал; он держал ее открытой, но повернутой к себе, так что я не мог видеть слизняка. Транзитные ячейки не станут вызывать тревоги у жертв: медики всегда имеют под рукой необычные предметы.
Для моего успокоения мне предложили заглянуть в обыкновенный прибор для проверки остроты зрения. «Доктор» будет держать меня с завязанными глазами, пока его «ассистент» приспособит мне «хозяина». Никакого насилия, никаких промахов, никакой возможности побега, никаких протестов…
Не было необходимости, насколько я узнал за время моей «службы», обнажать спину жертвы. Лишь только «хозяин» коснется голой шеи, новобранец потом сам приведет в порядок свою одежду, прикрывая «хозяина».
— Сюда, — повторил «доктор». — Смотрите через эти очки.
Я быстро пошел к скамейке, на которой был водружен прибор для проверки остроты зрения. Затем внезапно обернулся.
Ассистент приблизился ко мне с готовой ячейкой в руках. Как только я повернулся, он отвел ее от меня.
— Доктор, — сказал я. — Я ношу контактные линзы. Мне снять их?
— Нет-нет, — резко ответил он. — Давайте не будем терять времени.
— Но, доктор, — запротестовал я, — я хотел бы знать, насколько они мне подходят. Меня немного беспокоит левый глаз… — Я поднял обе руки и оттянул веки левого глаза. — Видите?
Он сказал сердито:
— Здесь не клиника. Теперь, если вы позволите…
«Доктор» и «ассистент» были от меня в пределах досягаемости. Опуская руки, я стиснул обоих в медвежьих объятиях — и схватил за места между лопатками. Каждой рукой я раздавил что-то мягкое под халатами, и дрожь отвращения сотрясла меня.