Она все еще была без сознания. Я опустился рядом с ней на колени и зарыдал.
Через час я сделал для Мэри все, что мог. На левой стороне головы не было волос, на плечах и шее сильные ожоги. Но пульс был хорошим, дыхание ровным, и я пришел к заключению, что у нее не произошло большого обезвоживания организма. Я перевязал ожоги — у меня был целый склад всякой всячины — и сделал ей укол, чтобы она заснула. Потом нашел время для Пирата.
Он был все еще там, где я оставил его, и выглядел плохо. Ему досталось гораздо больше, чем Мэри, и, возможно, у него были обожжены легкие. Я думал, что он мертв, но он поднял голову, когда я дотронулся до него.
— Прости меня, дружище, — прошептал я. Мне показалось, что я услышал его «мяу».
Я сделал для него то же, что и для Мэри, только побоялся дать снотворное. После этого пошел в ванную и осмотрел самого себя.
Ухо уже перестало кровоточить. Я решил не обращать на него внимания. Руки — вот что беспокоило меня. Я сунул их под горячую воду, вопя от боли, потом высушил их под воздушной струей, что тоже было очень болезненно. Я не мог никак придумать, как бы мне перевязать их, ведь, кроме всего, мне необходимо было ими пользоваться.
В конце концов я влил унцию мази от ожогов в эластичные перчатки и надел их. Это лекарство давало местную анестезию. Благодаря этому я имел теперь возможность пользоваться руками. Я пошел к стереофону и вызвал деревенского медика. Я объяснил ему, что произошло, рассказал, что уже предпринял, и попросил прибыть немедленно.
— Ночью? — спросил он. — Вы, должно быть, шутите.
Я сказал ему, что решительно не шучу.
Он ответил:
— Не просите о невозможном, сэр. Ваш случай — четвертый в этом округе. Никто ночью не поедет. Я загляну к вам и первым делом осмотрю вашу жену.
Я сказал ему, чтобы первым делом утром он отправился ко всем чертям и отключился.
Пират умер после полуночи. Я похоронил его сразу же, чтобы Мэри не увидела его. Рытье могилы причиняло сильную боль рукам, но Пирату не требовалась слишком большая яма. Я сказал ему последнее «прости» и вернулся. Мэри лежала тихо. Я принес кресло к ее постели и наблюдал за ней. Вероятно, время от времени я дремал, но не могу с уверенностью сказать об этом.
XXIII
Перед рассветом Мэри начала метаться и стонать. Я взял ее за руку.
— Ну-ну, детка, все в порядке. Сэм здесь.
Ее глаза открылись и какое-то мгновение выражали тот же самый ужас. Потом она узнала меня и расслабилась.
— Сэм! О, дорогой! Я видела жуткий сон.
— Все в порядке, — повторил я.
— Но почему ты в перчатках? — Она стала замечать собственные повязки. Потом посмотрела на меня встревоженно и сказала: — Это был не сон!
— Да, дорогая. Это был не сон. Но все в порядке. Я убил его.
— Ты убил его? Ты уверен, что он мертв?
— Совершенно уверен.
— О! Иди сюда, Сэм! Обними меня крепко!
— Но твоим плечам будет больно.
— Обними! — Я сделал это, стараясь быть осторожным. Она перестала дрожать. — Прости меня, милый. Я просто слабая женщина…
— Теперь ты знаешь, что было со мной, когда они захватили меня.
— Да, теперь знаю. Расскажи мне, что произошло. Последнее, что я помню, — это как ты пытался засунуть меня в огонь.
— Послушай, Мэри, я не мог поступить по-другому. Я старался, но никак не получалось снять его!
— Я знаю, дорогой, я знаю — и спасибо тебе за то, что ты сделал это! Спасибо от всего сердца. Снова я твоя должница.
Мы оба заплакали, потом я засопел и стал рассказывать:
— Ты не ответила мне, когда я позвал тебя…
— Я помню. О, дорогой! Я пыталась бороться с ним!
Я уставился на нее удивленно.
— Но как?! Если слизняк оседлает тебя — это все! С ним нет способов бороться!
— Да, конечно, я проиграла. Но я пыталась! — Каким-то образом Мэри напрягала свою волю в борьбе с паразитом. Но это невозможно было сделать. Я-то знаю.
— Я должна была бы зажечь свет, когда открывала дверь. Но мне не пришло в голову опасаться их здесь… Пират, наконец, явился, — продолжала Мэри. — Я не видела тварь, пока не коснулась кота.
Потом уже было слишком поздно. — Она села. — Где он, Сэм? С ним все в порядке? Позови его.