Он потянулся ко второй кружке пива.
— Дорогой мистер Нивене, я никогда не ожидал увидеть военную базу в виде чертова нудистского лагеря. Но я увидел ее таковой, а теперь не надеюсь, что когда-нибудь мы вернем ее в прежнее состояние. Мы не сумеем этого сделать. Ящик Пандоры можно только открыть! «Вся королевская конница и вся королевская рать…»
— Допустим, — ответил я. — Ничто не возвращается назад точно таким же, как было раньше. Но вы преувеличиваете. День, когда Президент заменит кампанию «Солнечный Загар» на пуританские законы, рано или поздно наступит, и человек без штанов будет подлежать аресту.
— Я на это не надеюсь.
— Почему? Поясните вашу мысль.
— До тех пор, пока существует вероятность, что хоть один слизняк жив, человек должен быть готов оголить свое тело по первому требованию. Если он этого не выполнит, его могут застрелить. И так будет продолжаться не только эту неделю и следующую, но и двадцать лет спустя, а может быть, и сто. Нет-нет! Я не склонен недооценивать ваш план. Но вы были слишком заняты, чтобы обратить внимание на то, что этот план — локальный и временный. Например, есть ли у вас какие-нибудь планы, как прочесать амазонские джунгли, дерево за деревом?.. Конечно, вопрос, который я вам задал, — риторический. Наш земной шар имеет площадь около шестидесяти миллионов квадратных миль. Мы не можем обыскать его весь в поисках слизняков. Черт возьми, парень, мы не смогли уничтожить даже крыс, а уж этим-то занимаемся давно.
— Вы хотите сказать, что положение безнадежно? — спросил я.
— Безнадежно? Вовсе нет. Выпейте еще. Я просто пытаюсь вам показать, что мы должны быть готовыми учиться житье этим ужасом точно так же, как мы научились жить с атомной бомбой.
XXXIII
Мы собрались в той самой комнате в Белом доме, что и в первый раз. Тогда, много недель назад, мы провели здесь ночь после выступления Президента по стереовидению. Теперь тут находились отец, Мэри, Рекстон, Мартинес, а также наш лабораторный генерал, доктор Хэйзилхерст, полковник Гибси и я. Наши глаза были прикованы к большой карте, по-прежнему громоздившейся на стене. Прошло четыре с половиной дня со времени первого заброса, означавшего начало операции «Лихорадка», но долина Миссисипи все еще пылала рубиновыми огнями.
Я нервничал, хотя заброс был явно успешным. Мы потеряли только три самолета. По расчетам, около восьмидесяти процентов слизняков должны будут контактировать между собой в первые двенадцать часов, главным образом в городах. Таким образом, компьютер с учетом поправок подсчитал, что каждый слизняк должен был быть инфицирован три дня назад.
Если это соответствовало действительности, то слизняки должны уже начать умирать.
Я пытался сидеть спокойно и думал: что означают эти рубиновые огни — несколько миллионов очень больных слизняков или, по крайней мере, две сотни мертвых обезьян? Не мог ли кто-нибудь ошибиться на одну запятую в десятичной дроби при вычислениях? Или проболтаться? Или в наших доводах имелись колоссальные ошибки?
Вдруг среди красных огней мигнул зеленый. Все встали. Из стереоаппарата начал доноситься голос, хотя изображения не было. «Это станция Дикси, Литл-Рок, — сказал очень усталый голос южанина. — Мы очень нуждаемся в помощи. Если кто-нибудь нас слушает, пожалуйста, передайте это сообщение: Литл-Рок, Арканзас, в тисках страшной эпидемии. Известите Красный Крест. Мы были в руках…» Голос пропал — от слабости или от неполадок в трансляции.
Я затаил дыхание. Мэри похлопала меня по руке, и я сел на свое место, стараясь расслабиться. Радость была слишком большой. Теперь я различил, что зеленый огонек указывал не на Литл-Рок, а был значительно западнее, в Оклахоме. Вскоре мигнули еще два зеленых огня — один в Небраске и один севернее канадской границы. Другие голоса стали приходить извне; среди них был гнусавый голос уроженца Новой Англии. Я удивился, как он попал в Красную зону.
— Немного похоже на предвыборную ночь, а, шеф? — задушевно сказал Мартинес.
— Да, — согласился Президент. — Но обычно у нас не бывает избирателей из Старого Мехико. — Он указал на карту: зеленые огни виднелись в Чихуахуа.
Чуть помолчав, Президент заговорил снова. Казалось, он разговаривал сам с собой. Потом заметил меня, улыбнулся и громко продекламировал:
Я улыбнулся из вежливости, хотя подумал, что это обращение ко мне при данных обстоятельствах по крайней мере бестактно. Президент спросил: