— Кто-нибудь будет ужинать? Я почувствовал, что голоден, впервые за эти дни.
На следующий день на карте было больше зеленого, чем красного. Рекстон приказал установить два компьютера, связанных с командным центром в Новом Пентагоне. Один из компьютеров показывал процентное соотношение полученных на текущий момент результатов с предполагаемыми расчетами. Другой показывал проектируемое время второго — большого — заброса. Цифры на нем менялись время от времени. Однако последние два часа они держались устойчиво около 17.43 по времени восточного побережья.
Рекстон встал.
— Мы заморозим это на 17.45,— объявил он. — Господин Президент, мне можно идти?
— Конечно, сэр.
Рекстон повернулся к отцу и ко мне.
— Если вы решили быть донкихотами и намерены отправляться, то сейчас самое время.
Я сказал:
— Мэри, ты подождешь меня.
Она спросила:
— Где?
Уже было решено — и не мирным путем! — что она не пойдет с нами.
В наш разговор вмешался Президент:
— Я уверен, миссис Нивене останется здесь. После всего, что произошло, она член моей семьи.
Я сказал:
— Спасибо, сор.
Полковник Гибси взглянул на нас очень удивленно.
Спустя два часа мы уже двигались к цели, и дверь для прыжка была открыта. Папа и я прыгали последними. Руки у меня вспотели, я был перепуган до чертиков — я страшно не любил прыгать с парашютом.
XXXIV
Пистолет — в левой руке, подготовленная инъекция антитоксина — в правой. Я иду от двери к двери, прочесывая заданный мне район. Это старая часть Джефферсон-Сити, почти трущобы, состоящие из домов, построенных пятьдесят лет назад. Я сделал уже две дюжины инъекций, и мне осталось сделать еще три дюжины, прежде чем наступит время для рандеву в Белом доме.
Я знал, почему я пошел — не из-за любопытства. Я хотел видеть слизняков мертвыми, хотел видеть их смерть. Но сейчас я уже видел их мертвыми, и этого мне было достаточно. Я хотел вернуться домой, принять ванну и забыть все это.
Работа моя в данные минуты была не столько тяжелой, сколько однообразной и тошнотворной. За все время я не встретил ни одного живого слизняка, хотя мертвых мне попадалось множество. Я пристрелил собаку с горбом на спине, которая пряталась за углом. Впрочем, я не был до конца уверен, что выстрел достиг цели. Мы отправились на задание незадолго до заката, и теперь стало почти темно.
Я закончил проверку жилого дома, убедился в том, что все осмотрел в нем тщательно, и вышел на улицу. Она была почти пустынной. Население болело лихорадкой, и прохожие встречались чрезвычайно редко. Таким исключением оказался человек, который медленно плелся по направлению ко мне, глядя перед собой пустыми глазами.
Я крикнул:
— Эй!
Он остановился, и я сказал:
— У меня есть то, в чем вы нуждаетесь, чтобы поправиться. Дайте мне вашу руку.
Он слабо ударил меня. Я осторожно толкнул его, и прохожий упал лицом вниз. Через всю спину шла красная сыпь от слизняка. Я выбрал относительно чистое и здоровое место у него на спине и сделал укол. Ничего больше и не требовалось.
На первом этаже следующего дома обитало семь человек. У большинства из них болезнь зашла так далеко, что я не разговаривал с ними, а просто делал уколы и быстро уходил. Никаких особых проблем пока не возникало. Второй этаж оказался примерно таким же, как и первый.
На верхнем этаже я нашел три пустых комнаты. Чтобы войти в одну из них, мне пришлось выжечь замок. В кухне на полу четвертой квартиры лежала мертвая женщина: ее убили выстрелом в голову. Слизняк все еще находился у нее на плечах, но тоже был мертв. Я ушел из кухни и стал осматривать квартиру.
В ванной комнате в ванне очень старого образца сидел мужчина средних лет. Его голова упала на грудь, вены на запястьях были вскрыты. Я подумал, что он мертв, но он взглянул на меня, когда я склонился над ним.
— Вы пришли слишком поздно, — проговорил он тупо. — Я убил свою жену.
Или слишком рано, подумал я. Я смотрел на него и мучительно решал: должен я или нет вводить ему инъекцию.
Он заговорил снова:
— Моя маленькая девочка…
— У вас есть дочь? — спросил я громко. — Где она?
Его глаза вспыхнули на мгновение, но он не ответил. Голова снова упала на грудь. Я кричал ему, но безуспешно; затем ощупал сжатые челюсти, надавил ему на шею большим пальцем, но не смог найти пульс.
Ребенок в постели в одной из комнат. Эго была девочка лет восьми или около того. Она очнулась и плакала, называя меня папочкой.
— Да-да, — сказал я, успокаивая ее. — Папа будет ухаживать за тобой.