Я сказал:
— Папа, ты бы мог снять эти веревки с меня? Нарушается кровообращение. Ты знаешь, что мне можно верить.
— Сейчас-сейчас — потерпи немного. Всему свое время. Подожди, пока мы не перейдем на автоматику.
Машина все еще поднималась вверх.
Я сказал:
— Похоже, ты забыл, что я долгое время был связан с «хозяевами». Мне известен счет в этой игре, даю тебе честное слово.
Он ухмыльнулся.
— Не учи, яйцо, курицу. Если я освобожу тебя сейчас, ты убьешь меня или я убью тебя. А ты мне нужен живым. Мы займем в этой жизни свои места, сынок, — ты и я.
Я не ответил. Он продолжал:
— Теперь насчет твоего знания счета в игре. Почему ты не рассказал мне, сынок, всей правды? Почему скрыл от меня?
— Что?
— Ты не рассказал мне, что ты при этом чувствовал. Я и не предполагал, что человек может испытывать чувство такого удовлетворения, благополучия и душевного покоя. Я не чувствовал себя таким счастливым ни разу за эти годы, с тех пор… — Он взглянул на меня озадаченно, словно удивляясь своей мысли, затем продолжил: —…с тех пор, как умерла твоя мать. Но это не имеет значения. Сейчас мне даже лучше, чем тогда. Ты должен был мне рассказать про это…
Чувство глубочайшего отвращения вдруг охватило меня. Я забыл про осторожность в той игре, которую я затеял.
— Может быть, я не ощущал этого. И вряд ли ощутил бы, старый дурак, если бы не имел на себе слизняка, говорящего твоим ртом, думающего твоим мозгом!
— Не бери в голову, сынок, — сказал он ласково, как бы утешая, и его голос действительно утешал меня. — Вскоре ты поймешь это лучше. Поверь мне, это — именно то, к чему мы стремились всегда. Это наше предназначение. Человечество всегда было разъединенным, воюющим само с собой. «Хозяева» сделают его единым.
Я думал о том, что были, вероятно, такие набитые соломой головы, чокнутые настолько, чтобы опуститься до такой степени — согласиться на капитуляцию своей души в обмен на обещания безопасности и мира. Но я не сказал этого.
Старик включил автоматическое управление.
— Следующая остановка — Юкатан. Теперь за работу. — Он поднялся со своего сиденья и встал на колени впереди меня, едва умещаясь в тесном пространстве. — Позаботимся о своей безопасности, сынок, — сказал он, туго стягивая ремень безопасности у меня на животе.
Я ударил коленями ему в лицо.
Он встал и взглянул на меня без гнева.
— Ах, какой непослушный! Я мог бы обидеться на это, но «хозяева» не обижаются. Сейчас будешь паинькой. — Он проверил крепления на моих руках и ногах. Из носа у него текла кровь, но он и не собирался ее вытирать. — Не волнуйся, — сказал он, — это недолго.
Старик вернулся назад, к своему водительскому сиденью и сел, низко наклонившись вперед и оперевшись руками на колени. Слизняк оказался прямо у меня перед глазами.
Несколько минут ничего не происходило. Я отчаянно пытался растянуть на себе путы, не думая больше ни о чем. По внешнему виду Старика можно было подумать, что он спит, но я не верил этому.
Вдруг на теле слизняка посредине рогового коричневого покрытия появилась линия.
Я следил за ней; она превратилась в трещину, которая расширялась и углублялась. Высасывая жизнь и разум из моего отца, тварь делилась, чтобы сделать из себя двоих.
Меня охватил дикий ужас. Мне оставалось не более пяти минут индивидуальной жизни. Мой «хозяин» рождался… уже родился… и скоро он овладеет мною…
Если бы существовала хоть какая-то возможность разорвать путы, я бы разорвал их. Но все мои усилия по-прежнему оставались тщетными. Старик, казалось, не обращал на меня никакого внимания. Я сомневался, в сознании ли он. Вероятно, слизняки отказываются от некоторых мер контроля, когда занимаются делением. А может быть, они просто делают своих рабов неподвижными. Это походило на правду — Старик не двигался.
К тому времени, когда я перестал бороться, истощив свои силы и убедившись, что не смогу освободиться, я уже не мог видеть серебристую линию через центр слизняка, которая означала, что деление почти завершилось. Это в корне изменило ход моих рассуждений, если у меня еще оставались хоть какие-то рассуждения в воспаленной от ужаса голове.
Руки у меня были связаны впереди, были связаны также лодыжки, а сам я был намертво пришпилен к сиденью ремнем безопасности. Но ноги, несмотря на то, что были связаны, ни к чему не крепились. Резким движением я высоко поднял ноги и, опустив их, вдребезги разбил приборную панель управления. Эти узлы контролируют множество функций машины, реакция которой не замедлила сказаться.