— Нет уж, со мной у них ничего не выйдет, — горячо возразила Ара. — Я их не боюсь. Проклятые мерзкие колдуны! Как они смеют приближаться к Святой Земле?!
— Ну ничего, надеюсь, в один прекрасный день Король-бог завоюет их и продаст в рабство. Но мне очень хочется снова увидеть море. На берегу после прилива оставались лужи, и там иногда можно было найти маленьких осьминогов. Если им крикнуть «ух!», они становятся белыми. Вон идет этот старый Манан. Тебя ищет…
Опекун и слуга Ары медленно шел вдоль внутренней стороны стены. Иногда он нагибался и выдергивал большой пучок дикого лука, потом выпрямлялся, неловко держа его в руке, и смотрел по сторонам своими маленькими тусклыми глазками. За последние годы он растолстел, его лоснящаяся желтая кожа блестела на солнце.
— Прыгай на ту сторону, — прошептала Ара, и обе соскользнули вниз, как ящерицы, и прижались к стене, так что их не было видно с внутренней стороны.
Они услышали медленные шаги Манана.
— Ау! Ау! Картофельный нос! — пропела Ара голоском тихим, как шелест травы на ветру.
Тяжелые шаги прекратились.
— Эй! — произнес неуверенный голос. — Маленькая? Ара?
Тишина.
Манан побрел дальше.
— Ау! Картофельный нос!
— Ау! Толстое пузо! — шепотом вторила ей Пенте.
Ее душил смех.
— Есть здесь кто-нибудь?
Тишина.
— Ну, ладно, ладно, — вздохнул евнух, и его медленные шаги стали удаляться. Когда он скрылся из виду, девочки опять вскарабкались на стену. Пенте раскраснелась от жары и смеха. Но у Ары вид был свирепый.
— Этот глупый старый баран везде за мной ходит!
— Это его обязанность, — рассудительно сказала Пенте, — это его работа. Он должен заботиться о тебе.
— Обо мне заботятся те, кому я служу. Я угождаю им, и больше никому угождать не должна. А эти старухи и полумужчины, пусть они оставят меня в покое. Я — Главная Жрица!
Пенте внимательно посмотрела на свою собеседницу.
— Да, — тихо сказала она, — да я знаю, Ара…
— Пусть оставят меня в покое. Нечего все время делать мне замечания.
Пенте ничего не ответила, только вздохнула. Она сидела, болтая своими пухлыми ножками, и смотрела вниз на необъятную высушенную солнцем долину, которая медленно поднималась к неясному далекому горизонту.
— Знаешь что, очень скоро ты сама будешь делать замечания и приказывать, — наконец сказала она тихим голосом. — Еще два года, и мы уже не будем детьми. Нам исполнится по четырнадцать лет. Я буду служить в храме Короля-бога и для меня мало что изменится. Но ты к тому времени уже станешь Верховной Жрицей. Даже Коссил и Тар вынуждены будут тебе повиноваться.
Съеденная ничего не сказала. Она нахмурилась. В ее глазах под темными бровями отразилось бледное небо.
— Нам пора возвращаться, — сказала Пенте.
— Нет.
— Но учительница может пожаловаться Тар. И потом, скоро наступит время Девяти Песен.
— Я останусь здесь. И ты тоже оставайся.
— Тебя они не могут наказать, а меня накажут, — мягко ответила Пенте.
Ара промолчала. Пенте вздохнула, но продолжала сидеть. Солнце скрылось за облаками. Издалека со склона доносилось тихое звяканье овечьих колокольчиков и блеянье ягнят. Порывистый и сухой весенний ветер приносил дурманящий аромат трав.
Когда девочки вернулись, Девять Песен уже почти закончились. Меббет видела, как они сидели на Стене Мужчин, и доложила своей начальнице Косей л, Верховной Жрице Короля-бога.
Коссил подошла к ним, тяжело ступая. Лицо ее было мрачно, но спокойно. Ровным голосом велела девочкам следовать за собой. Она провела их по каменным коридорам Большого Дома, а затем они вышли через парадный вход и направились вверх по склону холма к Храму Атуа и Улуа. Здесь она о чем-то поговорила с Верховной Жрицей Тар, длинной и сухой, как оленья нога.
Коссил сказала Пенте:
— Сними свой хитон.
Они высекли Пенте пучком тростника, от чего на спине у девочки выступили тонкие полоски крови. Пенте терпела молча, и только по щекам ее текли слезы. Ее отправили назад в ткацкую мастерскую без ужина, на следующий день ей тоже не дадут еды.