Однако размеренное течение жизни снова круто переменилось, взбурлив новыми фантасмагориями. Лианна, чей голос опять зазвучал в его снах, звала его к себе, убеждала, что это возможно, и она уже обо всем договорилась с Зарт Арном, который совершил еще одно великое открытие и способен перенести землянина двадцатого века в Империю далекого будущего, перенести целиком, с его сознанием, его «я» и его физическим обликом.
Картины, рисовавшиеся Гордону, поражали своей ослепительностью и фантастичностью. Такого не могло быть! И все-таки это было — с ним и при его участии.
Вот тогда-то он, совершенно запутавшийся и изрядно перетрусивший, после изматывающих раздумий и колебаний, не видя иного выхода, заставил себя обратиться к известному врачу-психоаналитику Кеогу, которого, рекомендовал ему как блестящего специалиста один из солидных клиентов компании.
По мере общения с доктором и успешного, как тому казалось, лечения и по прошествии определенного времени аномальные, так тревожившие Гордона видения стали терять свою яркость, рельефность, убедительность и остроту. И, наконец, рассеялись, как прозрачно-легкий туман, оставив после себя, словно отсиявший фейерверк, размытый дым смутных воспоминаний и неясных, загадочных ощущений. Гордон все острее осознавал: заведомо нереальное просто не могло быть реальным, и его жизнь, войдя в привычную колею, сделалась спокойной и обыденной, такой же, как у всех окружающих. Он больше ничем не отличался от них и не выделялся в общей массе — разве что своими профессиональными способностями.
Кеог все более воодушевлялся. Ему пришелся по душе Гордон, который был редким образцом в смысле желания и готовности сотрудничать. Доктор собрал блестящий, выигрышный материал, рассчитывая воспользоваться им в статьях и на конференциях, и ожидал сенсации…
Наконец одним прекрасным майским днем, когда солнце ласково сияло среди небольших облаков, Кеог сказал Гордону:
— Вы добились значительных успехов, и я вами очень доволен. Попробуйте полетать теперь на собственных крыльях, без моей регулярной поддержки. Приходите ко мне через две недели.
В тот же вечер Гордон закатил себе королевский обед, потом пошел на спектакль в самом счастливом расположении духа. Возвращаясь к себе, он избегал смотреть на бесчисленные звезды, рассыпанные в ночном небе.
Он лег спать.
Ночью, в два часа сорок три минуты, у доктора Кеога зазвонил телефон. Он снял трубку. То, что он услышал, заставило его вмиг проснуться.
— Гордон! Что случилось?
В голосе Гордона слышался страх:
— Это снова началось! Зарт Арн! Он только что говорил со мной. Он сказал… Все готово, чтобы перенести меня туда! Лианна ждет меня… Доктор… Доктор!..
— Гордон! — закричал Кеог. — Подождите! Только без паники! Я сейчас буду!
Он примчался к Гордону через пятнадцать минут. Дверь квартиры была заперта, пришлось разбудить привратника, который и открыл ему. В квартире все было в полном порядке, но Гордон отсутствовал. Телефонная трубка лежала на столе, как будто ее бросили посреди разговора совсем недавно. Кеог автоматически опустил ее на рычаг.
Минуту он постоял, погруженный в свои мысли. Да, то, что произошло, не оставляло никакого места сомнениям. Гордон не смог перенести утраты своих блистательных видений, своей мечты, волшебного мира, созданного взбудораженной, болезненно необузданной фантазией. И он бежал от врача, бежал от тягостной реальности. Он вернется, конечно, но все придется начинать сначала.
Кеог вздохнул, покачал головой и вышел.
Глава II
Хотя сознание Гордона прояснилось, он никак не мог взять в толк, что с ним, и побывал ли он в крутом переплете или долго-долго спал сном младенца?.. Беспорядочные обрывки воспоминаний все не могли слиться в единое целое, мысли путались, и он лишь смутно догадывался, что с ним приключилось что-то необычное, из ряда вон выходящее…
Все же из глубин сознания выплыло что-то неотчетливое, бессвязное: он истошно кричал, поддавшись страху и панике… Кричал — и спрашивал себя: почему же Кеог не приходит ему на помощь? Потом откуда-то издалека до него донеслись голоса, чужие и чем-то знакомые… Холодная, как родниковая вода, жидкость скользнула по горлу и опалила желудок ледяным пламенем. Он открыл глаза. Из ослепительной, как снег, белизны выступили стены, окна, мебель. Какие-то светлые пятна маячили перед ним.
Лица.
Два лица. Одно — мужское, напряженное и озабоченное. Другое — вроде бы его собственное. Только Гордон был шатеном с квадратным подбородком и голубыми глазами, а этот — горбоносым, с темными глазами, так что как бы и не похож на него. И однако…