— Провал, — сказал Ангрон.
Это слово заполнило весь зал. Даже произнесенное вполголоса, оно достигло всех и каждого.
— Хр-ргх… провал. Уже в который раз.
— Что я тебе приказал, Кхарн?! — рыкнул он, не сводя налитых кровью глаз со своего советника, который покинул строй Восьмой штурмовой роты, чтобы встать подле отца. — Я велел тебе всех их убить. Вы служите мне, а не моим братьям, которые обычно тратят время на пленных, дипломатию и прочий ненужный вздор. Если я спускаю вас с цепей, то жду, что в живых не останется никого. Мужчины, женщины, старые, больные, собаки — все должны умереть! Тотальное истребление, никакой пощады. Неужели мои воины, которые пожирают миры, — десять тысяч! — не могут завоевать одну-единственную планету? Вы серьезно? Ничтожества!
— Скажи мне, — веки примарха мигнули несколько раз вразнобой, прежде чем он искоса взглянул на Кхарна, — чем они были вооружены.
— Ничем, — спокойно ответил восьмой капитан.
Ангрон повернулся и на пару шагов подошел к советнику.
— Ничем? — Примарх втянул кровь, собравшуюся в носу, его тяжелый взгляд метался между Кхарном и остальными легионерами. — Вас одолел безоружный враг? Что ты такое говоришь?
Он поднял взгляд к потолку.
— Хр-р-рм… о мои братья и сестры, что бы вы на это сказали? Вы, кто с боем вырвался из рабства вместе со мной, прочь из пещер, чтобы свершить месть. — Примарх вновь посмотрел на Кхарна. — Посмел бы хоть кто-нибудь из вас взглянуть им в глаза?
На этот раз легионер ничего не ответил своему повелителю. За долгие годы он хорошо усвоил, что с тем лучше не заговаривать, когда в его голове раскаляются Гвозди.
— Мы, всего лишь кучка сбежавших рабов, — продолжал Ангрон, — полуслепых от голода, полумертвых от холода, бросили вызов верховым и победили! Были у нас ваши ненаглядные звездолеты, доспехи, оружие? Нет! У Гоцциана мы бились с ними палками и камнями. Палками и камнями мы выбили из этого города вой. А потом сожгли его дотла. С верховых мы собрали столько черепов, до скольки считать не умели. Мы выдирали из их голов серебряные провода, пока они еще дышали, вдвойне отплачивая за железо и огонь, которыми они начинили наши! И все это мы свершили, пока солнце поднималось в зенит и закатывалось обратно за горизонт. За один нуцерийский день — тридцать один час по вашим терранским стандартам — мы одержали победу. Подвиг, который вы, недоноски, со всеми вашими арсеналами и хваленой подготовкой свершить не сумели.
Магон стиснул зубы, когда его сердце сдавила щемящая пустота. За годы с момента вознесения в легион, после тысяч войн он познал и утрату, и поражение, но стыда не знал, пока не явился Ангрон.
— Вожаки, — примарх злобно произнес это слово, которым отчасти пренебрежительно называл ротных командиров, — выходите и крутите веревку. Держите ответ за свое поражение.
Вперед выступили все выжившие капитаны, чтобы повторить ритуал, который они уже не единожды выполняли под взором отца. Они принялись скидывать выпачканные желтой кровью доспехи деталь за деталью, пока не остались обнаженными по пояс. Той ночью каждый Пожиратель Миров проделает то же самое, однако лишь центурионам надлежало вынести это унижение на глазах у всего легиона.
Магон обнажил боевой нож и провел пальцами по узловатому шраму, багровой змеей вившемуся от позвоночника вокруг торса. Чистые рубцы обозначали победы в гладиаторских ямах — «красные узлы», как называл их отец. Но порезы, отмечавшие кампании, которые не удалось завершить за один нуцерийский день, отличались.
Нащупав конец триумфальной веревки, он глубоко вонзил туда свой клинок. Рана должна быть достаточно глубокой, иначе его усовершенствованный организм заживит шрам без следа. Кровь тонкими струйками стекала по бедру, пока нож все глубже проникал в плоть и, наконец, впился в черный панцирь.
Центурион потянулся к поясу и снял с карабина небольшой подсумок. Открыв клапан, он высыпал в ладонь его содержимое — горсть геннской земли, которую забрал с поля боя. И, надавив на нож, чтобы расширить края раны, набил порез почвой. Магон с легкостью переносил боль от клинка. Она едва чувствовалась, как и кислая земля чужой планеты, которую капитан втирал в уже свернувшуюся кровь в открытой ране в боку. Донимавшая его боль происходила изнутри — позор, который останется с ним навечно, когда тело заживит рану и превратит ее в «черный узел». Плетение веревки — единственная традиция родного мира, которую Ангрон позволил перенять легионерам. И отчаявшиеся Пожиратели Миров с готовностью приняли ее в попытке скрепить узы с отцом, пусть даже рожденные неудачей и поражением.