Для усиления драматического эффекта я бы посоветовал моим коллегам в последнем предложении использовать другую формулировку: «с особым цинизмом оставляла аморальные комментарии под безнравственными фотографиями». Во, другое дело! А то что вы с жертвой убийцы-насильника сюсюкаетесь! Она ведь фотки с резиновым писюном выкладывала! Да ещё и блейзуху пила и травку курила! Срамота! Сталина на неё нет! Погодите, или есть? Просто со всеми этими запретами фильмов, которые кого-то там оскорбляют я уже запутался. В общем, я не моралфаг и не поборник нравственности, но нужно быть крайне специфичным человеком, чтобы вину с убийцы перекладывать на жертву (если это не самооборона). «Таня Страхова оказалась не столь невинной» – да какая, к чёрту, разница, какой образ жизни она вела? Вас это волновать вообще не должно. Или, по-вашему, такой судьбы заслуживает любая девушка, чье поведение отличается от манер послушницы духовной семинарии? Странно читать такие слова, как и аргументы тех, кто пытается защищать психопата. Никто никому ничего не должен. Маяковский со своей Лиличкой и её мужем тоже в одной квартире жили. Но в сердце поэт выстрелил только себе.
Так, пятиминутка ненависти закончена, переходим к делу. И снова у нас в программе вечная трагедия. Только на этот раз не Ромео и Джульетта, а, скорее, вольная трактовка Страданий юного Вертера. Очевидно, что парень был душевнобольным: здоровый человек навряд ли стал бы трахать полуживе тело, какие бы чувства он не испытывал к трупу при жизни. Но и вряд ли это была банальная похоть. Моё паучье чутьё подсказывает мне, что всё же причиной стали чувства. «Я любил ее. Своей е…ой любовью … Я помню, как под осознал всю кристальную чистоту и красоту любви. Во что же мой мозг ее превратил». Конечно, это не оправдывает его. Но я говорю это лишь к тому, что даже в сердце самого сурового мужика, который ест гравий с молоком на завтрак и бреется топором, живёт маленький рыцарь. Рыцарь, мечтающий найти свою прекрасную даму сердца, посвящать ей подвиги и любить самой что ни на есть платонической любовью. Просто чаще всего голос этого рыцаря заглушается криками шута-писюна, который постоянно орёт: «Трахни её! И её трахни! Всех трахни!» Ну, или как в этом случае, другими нездоровыми голосами. Но это не значит, что полигамия – это мужская природа. Наоборот, человечество как вид, возможно, возникло именно благодаря социальной моногамии. И к появлению этой моногамии свою волосатую руку приложил, в том числе и мужчина.
Эта смелая гипотеза принадлежит американскому антропологу, Оуэну Лавджою. Копаясь в несвежих останках наших далёких предков – ардипитеков, учёные заметили, что клыки этих обезьян как у самок, так и у самцов примерно одинакового размера. Хотя обычно у самцов, например, современных человекообразных обезьян они больше: приматам постоянно надо качать понты перед сородичами, сражаться за самок и всячески показывать, кто здесь царь и ферзь. У ардипитеков, по всей видимости, необходимость конкурировать за даму сердца отпала: они мирно уживались с другими самцами и клыки постепенно атрофировались. Возможно, в какой-то момент в мозгах палеомужиков произошел сдвиг и вместо того, чтобы пытаться контролировать всех самок, они стали выбирать одного постоянного партнёра. Это была, конечно, не любовь, но вид перешел к моногамии.
В пользу этой теории говорит ещё один факт. Наши предки предпочитали клепать детёнышей сравнительно редко и мало, но при этом долго заботились о потомстве: оберегали детей, отдавали их в кружок наскальной росписи и всякое такое. Умными словами это называется «К-стратегия размножения». При данной стратегии моногамия становится выгодной как самке, так и самцу. Папа-ардипитек приносил много еды маме-ардипитеку и защищал её от саблезубых уток. А взамен получал гарантированную возможность передать свои гены, ну и регулярный секс, куда же без него. У мамы-ардипитека же, помимо еды, появлялось больше времени для ухода за ребенком и гарантия того, что и она, и малыш-ардипитек выживут. Такая вот древняя семейная идиллия. Если бы при такой стратегии размножения самцам приходилось ещё и драться между собой, то шансы на выживание у вида были бы малы. Ведь в разборках «пещера на пещеру» часто доставалось и самкам – молодой яжматери приходилось бы защищать себя и потомство в одиночку. Причём не только от хищников, но и от своих же сородичей. А возникшая социальная моногамия снизила смертность среди самок. К тому же в данной ситуации самки предпочитали не брутальных драчунов, которые махали своей здоровенной дубиной направо и налево, а хозяйственников, которые приносили больше еды и лучше заботились о потомстве. Это, в свою очередь, стало стимулом развития прямохождения. Такое поведение передалось и австралопитекам, чьими предками были ардипитеки, и позволило им расселиться по всей Африке. Ну а от австралопитеков эта модель передалась и нам. И именно моногамия, а не возникновение каменных орудий и увеличение черепушки, по мнению Лавджоя, позволило человеку не только выжить, но и заселить всю планету. Причиной перехода к моногамии Лавджой называет сдвиг в нейрохимии древних приматов. Их мозг стал вырабатывать уникальный коктейль из гормонов: дофамина, серотонина и нейропептида Y в определённой пропорции. Этот коктейль свойственен и нам, а нашим предкам он помог выработать чувство сопереживания и усилил их социальные навыки. Однако что послужило предтечей такого кардинального перекроя сознания – доподлинно неизвестно до сих пор.