Все стало пеплом, что могло гореть.
Глазурь же на оплавленных камнях
была в четыре дюйма толщиной,
местами даже толще:
гранит вскипел
на глубину до фута или больше.
Но этого уже никто не видел:
клубами закружились люди,
летучим пеплом.
***
А что же было в доме?
Да, в общем, ничего.
Ведь нужно время, чтобы что-то было.
Стояли там на тумбочке часы,
отсчитывая время по секундам.
Расплавились, вскипели, испарились —
и сами не заметили когда:
миллисекунду можно ли заметить?
А та, что мигом раньше среди сна
прохладной ночи вдруг была пробуждена...
- Нет! — вы кричите. — Пощадите! Sombra! –
в чистилище раскаянья горя.
Вот так кричала от огня Ксиномбра.
68
Мы чувствуем: некое поле
наш курс изменяет упорно.
Неужто грядут перемены?
И старцы воспряли: бесспорно,
меняет свой курс Аниара.
И те, кто возжаждал нирваны,
устав изводиться безвинно,
кричат: «Аниара меняет,
меняет свой курс, молодчина!»
Никто не скрывает надежды,
никто ни над кем не глумится,
пристойно плывет на собранье
учений и вер вереница,
бумажки с молитвами тащат,
распятия, лотосы, флаги.
Меняет свой курс, молодчина!
Надежда, исполнясь отваги,
свой стяг подняла для почина.
69
То было нечто, схожее с туманом,
который становился все плотней,
пока на пятый день не засветился
у носовой обшивки. Чудеса!
Туман преобразился в покрывало,
оно всю Аниару обмотало,
играя самоцветно, как роса.
И плыли мы сквозь радужный опал.
Невиданный роскошный фейерверк
все царство Аниары ослеплял.
Но праздник прекратился очень скоро:
туман каким-то полем обладал,
и ураган сверкающих частиц
вселил в людей смертельный ужас,
промчавшийся по кораблю, как шквал.
Мы ждали смерти, гибели мы ждали.
И тысячи людей, что населяли
четыре тысячи кают, теперь
бежали в панике по коридорам.
А в зале для собраний сбили с.ног
и затоптали чуть не сотню гондов,
и тысячи увечья получили.
Сдвиг силы тяжести
рождает беспорядочные волны,
они пронизывают души,
вибрация похожа на удары
подводных скал о днище корабля.
Сердца трясет. Ничто за всю дорогу
на нас не нагоняло столько страху.
Какие крики в залах, в коридорах,
убийственная
давка там,
где люди-жернова,
крутясь от страха, рушат
самих себя в безумной круговерти.
Как великанский бур, сверлил голдондер
пылающую пыль. Обшивка носа,
дрожа от напряжения, съедала
скопленья ослепляющих частиц.
В огне и будто освещенный солнцем,
голдондер вкручивался, как юла,
все глубже в недра
материи, в громовые раскаты.
А после
кончилось все так же быстро,
как началось. Опять пошло паденье
по локсодрому,
как до столкновенья.
Возник вопрос: так что же это было?
Покойники нас меньше волновали.
Куда важнее знанье в мире страха,
в том ирреальном мире, где голдондер
привычно шел к изображенью Лиры.
И, стоя средь затоптанных и мертвых,
народу объяснило Руководство:
оно считает очень вероятным,
что это был космический песок
или замерзший тонкий порошок;
он движется всегда, как вечный снег,
он движется мильоны тысяч лет,
ища свою скалу,
чтоб отдохнуть,
чтоб с миром отдохнуть.
И люди получили объясненье,
и люди наклонились к мертвецам
чьи души, обретя упокоенье,
остыли, точно снег,
покоясь с миром
на скалах духа.
***
Но после этой встречи наша жизнь
заметно изменилась. Зал зеркал,
который много лет нам помогал
иллюзии беречь,
лежит в осколках,
покрывших, как сугробами, весь пол.
А все еще прекрасные йургини
зарезаны осколками, мертвы.
Погибла красота, когда с туманом
кружилась Аниара в вихре йурга.
Убита щеголиха наша — Хеба,
ни Йали нет, ни Дейзи больше нет,
среди осколков скорчилась Тщебеба.