На полу возле холодного камина лежала шкура исполинского медведя. И это не смотря на то, что медведей в Британии истребили еще в прошлом веке!
Все казалось диким, нелепым, безумным… Единственное, что радовало и успокаивало глаза – картины, тут и там развешанные на единственной чистой стене. Было в тех наполненных меланхолией и туманами пейзажах что-то, что трогало сердце. Что-то… настоящее.
Я покосился на горячую кружку в своих руках и с опаской отхлебнул. Какао было восхитительным – сладким, горячим и душистым. Последний раз я лакомился таким очень давно – задолго до побега с Родины. Сделав еще несколько глотков, я поставил кружку с блюдцем на тонконогий столик и поднялся, надеясь движением развеять какую-то душную муть и рябь, угнездившуюся в голове с того мгновения, как переступил порог.
Неожиданно в глаза бросились тяжелые кованные подсвечники на стенах. Я бы обязательно обратил на них внимание при входе, ибо их причудливо изогнутые ветви направлены были почему-то вниз. Отгоняя от себя дурацкую мысль, что появились они только что, пока я пил какао, я подошел к одному и попытался его развернуть, но он сидел, как влитой. Приглядевшись, я ошарашенно отошел. Канделябр не имел никакого крепления, он просто… рос из стены! Я даже видел, как деревянная гниль плавно перетекает в металл…
Я оглянулся на Анику, которая оттирала последние капли с ножек кушетки, хотел выразить свое недоумение, но передумал. Что уж тут о канделябрах, когда все вокруг вызывает священный, первобытный ужас.
Крадучись, я двинулся дальше, перейдя к таким знакомым стеллажам, только почему-то совершенно пустым. Разве что на нижней полке завалялась небольшая книжонка в мягкой обложке. Правда, было и отличие – между стеллажами на тонкой веревке была растянута залинявшая сборчатая ширма. Заглянув за нее, я был уверен, что обнаружу рисунок двери, который Аника прикрыла тряпкой, чтобы оградить себя от надоедливых расспросов «гостей», но никак не ожидал, что там будет… именно дверь! Настоящая! Внутри меня все словно покрылось инеем, волосы на загривке встали дыбом. Сделав вид, что внимательно изучаю корешки книг, я дождался, когда Аника понесет таз на улицу, и, готовый к любым ужасам и чудесам нажал вниз латунную ручку и распахнул дверь!
За ней меня с угрюмым недовольством встретила крошечная комнатушка. Не более шести футов в длину и ширину. На голом каменном полу лежал простой соломенный матрас с лоскутным одеялом. Поверх него корешком вверх распласталась раскрытая книга. Вот и все. Ах, нет! Еще у изголовья стояло треснутое блюдце, ко дну которого прилип желтоватый огрызок свечи.
Мой организм никак не мог справиться со злым розыгрышем. Сердце по-прежнему рвалось из груди, на лбу выступил пот, глаза лезли из орбит. Все во мне подготовилось встретить неведомое НЕЧТО! Я даже был готов увидеть Трон Господень или хохочущего в Адском пламени Дьявола, но…
За моей спиной раздался тихий смешок. Золотистая, пахнущая цветущими лугами и земляникой, голова на мгновение доверчиво упала на мое плечо, а потом мимо меня протянулась тонкая рука и мягко прикрыла дверь.
- Это моя девичья спальня, Бенни, - сказала Аника, - Мужчинам там нечего делать.
…
- Если хочешь есть, сходи за дом. Там в клетке отличный, жирный заяц, - сказала Аника, аккуратно расправив шторку, - Я пока разведу огонь.
Я послушно и даже охотно прихватил лампу и вышел во двор. Стало немного легче. На языке вертелась тысяча вопросов, но я не знал, как их правильно задать, чтобы не выглядеть при этом как всегда – тупым, деревенским увальнем. Я повидал в компании Аники много странного и жуткого, но эта комнатушка… она поразила меня больше всего. Даже голова моего несчастного теленка, торчащая из стены сарая, казалась… пустяковой нелепостью по сравнению с… Мне трудно подобрать слова, чтобы передать все те унижение, ужас, стыд, несправедливость, кощунство и насмешку, которые я испытывал при мысли о жалкой каморке. Я посмотрел на раскинувшееся в вышине небо. Я не желаю богохульствовать, Отче, но мне пришло в голову, что и там – за синим звездным пологом – Господь и сонмы его ангелов тоже покатываются со смеху, глядя на меня. Но желания уйти и все забыть на этот раз не возникло. Я не смог бы этого забыть и все, чего бы добился – это до конца жизни сожалел, что хотя бы не попытался во всем разобраться.