- Ты мне помогал, - Аника вдруг изменилась, на несколько томительных мгновений превратившись из мраморной статуи обратно в ту сияющую, прекрасную и желанную женщину, ради которой я готов бы умереть, - И я благодарна тебе за твою помощь. Но больше я не собираюсь тебя ставить под удар, милый. Иди и живи, наконец, своей собственной жизнью.
Ее слова были, как бальзам, как… благословение. Я едва удержался от того, чтобы не встать немедленно перед ней на колени, но она потянулась за блюдом со свежим редисом, и я снова видел лишь статую. Да и слова ее уже не казались мне благословением. Ее бесстрастный, мраморный профиль словно говорил: «Ты мне помог, но в конце концов промахнулся и больше уже не сможешь помочь. А потому вали на все четыре стороны».
Утром она проводила меня. Как всегда, сунула денег. И я взял их. У меня еще было достаточно на несколько месяцев безбедной жизни, но я решил, что лишними не будут. Тем более, что я видел, что деньги ей ни к чему. Казалось, она вообще слабо понимает их смысл, когда все, что необходимо, растет прямо в ее бесовском доме.
Я все ждал, что она спросит, куда я направляюсь, и даже заранее приготовил ответ. Де, в Ливерпуль и там, через Атлантику… Но она не спросила. Думаю, ей было все равно.
Я прошагал до основания дорожки и оглянулся. Дверь уже была закрыта. Некоторое время я разглядывал ее байшин. Впервые он показался мне лишь картонной декорацией для спектакля – какой-то плоский и словно наспех нарисованный.
…
Узник надолго замолчал, а отец Коллум покрутил колесико лампы. Пламя разгорелось сильнее, и он снова мог различить кудлатую, массивную фигуру уныло восседавшую за покрытой ржавчиной решеткой. Он глянул наверх. Свет почти ушел из окон-бойниц, превратив их в темно-серые прямоугольники.
- Конечно, ни в какие америки ты не собирался…, - произнес он, желая поторопить заключенного.
Тот покачал головой.
- Куда же ты отправился? В Байберри?
…
-… О нет! Я отправился к истокам… Около месяца у меня ушло на то, чтобы добраться до могил старухи и девочки, что я рыл когда-то своими руками. Холмики провалились, заросли сорняками и прикрылись ранним в этом году снегом. Я наломал смолистых сосновых ветвей и возложил их на могилы вместо цветов. А потом пошел в деревню.
Денег у меня было в избытке, поэтому я хорошо потратился, чтобы привести себя в подобающий вид – купил новый костюм и пальто с меховым воротником, а также отличный суконный цилиндр и трость с набалдашником. И поселился в лучшем номере местной гостиницы. Мне казалось, это отведет от меня большинство подозрительных взглядов. Но это оказалось излишним. У жителей я не вызвал ничего, кроме вполне закономерного праздного любопытства. Там же, в гостинице, я справился, как найти мисс Люси, которая несколько лет назад потеряла дочь. Якобы у меня для нее письмо.
Я ждал пристрастных расспросов, быть может, сопровождаемых жуткими сплетнями, но так и не дождался. Хозяйка спокойно объяснила мне, что мисс Люси давно почила, но ее мать по-прежнему проживает по старому адресу и тут же написала его мне на бумажке.
Вечером я в своем великолепном пальто стоял у запущенного, мрачного, но, без сомнения, некогда блестящего поместья.
Ирландка-горничная проводила меня через голый, мокрый сад в гостиную и, забрав мои шляпу и пальто, исчезла. Вскоре появилась старуха. Она почти не изменилась, только стала выглядеть еще суше и злобнее.
Без лишних прелиминарий я тут же заявил ей, что ее любимая внучка Сильвия шлет ей пламенный привет и зовет в гости. Старуха, не говоря худого слова, тут же попыталась выставить меня за дверь, но быстро сдалась, когда я в красках описал все то, что видел в тот памятный день.
- Значит, отродье-таки выжило? - холодно и обреченно спросила она и, помолчав минуту, позвонила в колокольчик. Вскоре на столе перед нами появились вино и печенье, - Ну, и сколько вы хотите за ваше… молчание?
Я хотел только подробный рассказ, не более.
…
- Люси всегда была дурой, - так начинался ее рассказ, - и фантазеркой. Если бы Господь вложил в ее голову хоть крупицу смекалки, она бы без труда выскочила замуж. Конечно, не красавица, но… знали бы вы, например, Агнес – ее подружку по пансионату! Поперек себя шире, с настоящими усами, но ведь умудрилась же охомутать сталепромышленника и укатить с ним не то в Бразилию, не то в Аргентину… Эта же все ждала любви. Такой, чтоб сама пришла к ней, зацепила и унесла. И прождала так до тридцати годов. А как чухнула, что времечко то утекло сквозь пальцы, так давай метаться. Ребеночка ей захотелось, прости Господи…