Аника
Аника
Аника таяла. Таяла уже пятый день. Сперва это в глаза не бросалось - лишь волосы потускнели, да из глаз исчез прежний блеск. Потом побелели неизменно алые губы, ввалились щёки, истончились руки. И вот уже сквозь лежащую в постели девушку начали просвечивать простынь и подушка. "Скоро, совсем скоро", - говорили знающие бабки. "Скоро", - причитала на кухне мать. "Скоро", - вздыхал отец, нервно теребя враз поседевшую бороду. А Аника таяла. И вспоминала.
Вспоминала, как неделю назад собирала на дальнем холме землянику с подружкой Линой. Точнее собирала больше Лина. А Аника валялась, раскинув руки, на прогретой солнцем полянке да смотрела на пушистые, проплывающие по небу облака. Вон то на сердце похоже. А то - на Веньку-соседа. Когда ей на лицо упала тень, девушка даже не удивилась. Думала, что опять какое-то облако собой солнце загородило. Только потом услышала, как испуганно взвизгнула Лина. Тогда и сама с места подхватилась, обернулась... и лоб в лоб столкнулась с дряхлым, сгорбленным дедом. - Однако, быстра ты, внучка, - охнул дед, потирая морщинистой рукой место удара. На тыльной стороне ладони мелькнуло тёмное пятно - вроде как родимое, но почему-то красное, и по форме напоминающее солнышко. - Простите, - пробормотала Аника, отступая на шаг назад. Ох уж эта Лина-трусишка. И стоило так верещать из-за какого-то деда, пусть и незнакомого. Только вот откуда тут незнакомым-то взяться? Село небольшое, все жители наперечёт. - А вы кто? - Я то? Да уже и никто, пожалуй. Зачем имя тому, кому вот-вот помирать. - Скажете тоже, помирать, - фыркнула Аника. - Вот у нас бабка Нуся есть, ей лет девяносто, наверно. Так она тоже чуть что, сразу бормочет, что помрёт скоро. Это, значит, когда хочет, чтоб мы её уважили всячески. А если настроение у неё хорошее, то, говорит, что ещё столько же проживёт. И жить будет, пока нижние люди её суженого домой не отпустят. Так вот сколько я её помню, столько она так и говорит. И всё никак не решит - помирать ей, или суженого ждать. А по мне, пусть живёт. Хорошая она. И вы глупости не говорите. Живите - и всё. Только... Эй! Эй, дедуля, что с вами? Дед и в самом деле вдруг переменился в лице, словно все морщины враз разгладились. И спину распрямил, за поясницу хвататься перестал. И сразу стало заметно, что росту он богатырского, сама Аника ему едва по грудь будет. - Ждёт, значит, меня Нуська? Это хорошо, это правильно. Вижу, вы девчата хорошие. Так передайте ей, что всё, не надо ждать больше. Вернулся я. Вот как есть вернулся. - Ой, так вы тот самый что ли? Жених её? Честно? Это как же, вас нижние сами что ли отпустили? Или удрали вы как-то? А, деда? - Да разве оттуда удерёшь, - улыбнулся беззубым ртом пропавший семьдесят лет назад жених бабки Нуси. Улыбнулся - и истаял. Только что стоял, живой и тёплый - а потом раз, и пропал. Испарился, будто бы его и не было. Аника про такое, конечно, слышала, но не видела никогда, оттого и оторопела. Знающие люди говорили, что истаять двумя путями можно - злым и добрым. Добрый путь - это когда человек всего в жизни добился, чего хотел, всех целей достиг, все зароки выполнил. И хорошо этому человеку, и не стыдно назад оглянуться. Да только лучше уже не будет, теперь куда не идти - всё ему вниз да под горку. А пока он на самой вершине стоит и радуется, и так счастлив, что хочет навсегда в этом счастье остаться - тут-то он и может истаять. А злой путь много хуже и неприятнее. Когда человек слово нарушил, друга под удар подставил, нехорошего полным-полно сделал. И терзает его это, и мучает, и поедом ест. И никаких способов исправить содеянное этот человек не видит, и идти ему некуда, и смысл в жизни потерялся. И жить этот человек не хочет, хочет навсегда в собственном стыде и скорби остаться. Оттого и тает. Дед, видно, добрым путём истаял. Хорошо, коли так. - Вот тебе и сходили за земляникой, - пробормотала Лина. - Да уж. Надо бабе Нусе об этом рассказать, - Аника схватила подругу за руку и потащила вниз с холма. Та едва успела полупустую корзинку подхватить. - Как бы бабуся наша от таких рассказов не преставилась! Я и то испугалась, когда дед этот появился. - Слышала я, как ты испугалась. И чего было вопить? Будто стариков никогда не видела! - И не вопила я вовсе. Так, взвизгнула разок. Ты просто не видела ничего, вот и не знаешь. - А чего видеть-то надо было? - Дык холм же раскололся! Только ни земля ни тряслась, ни гром ни грянул. А говорили же, что завсегда при этом гром бывает, и молнии всяческие. А тут - ничего. Просто трещина по земле змейкой пробежала, да разлом открылся. А потом раз - и снова всё скрылось, как не бывало. А там, где этот разлом был, тот дед стоит. Прям возле твоей головы, значит. И как только ты ничего не почуяла? Небось, опять о Веньке своём думала! - И ничего не о Веньке, - мотнула русой косой Аника. - Я на облака смотрела.