Время уже подходило к 11, как на горизонте появился заспанный Боб в неизменной бандане по-пиратски, в чёрной футболке, джинсах и штиблетах, подобный чёрному ворону. Увидев нашу возню, он приосанился и заковылял к нам, прихрамывая на правую ногу.
— Монинг джим, увсё? — спросил он.
Мустафа разразился тирадой вроде того, что он в гробу видел «монинг джим», этот презренный пульт, и тех безруких австралопитеков, которые в нём вчера ковырялись. Похоже, я стал больше понимать по-турецки. Боб сначала опешил, потом выдал тираду в ответ, гораздо большую по объёму. В ней он словесно уложил в пресловутый деревянный ящик, именуемый гробом, всё население земного шара и прилегающих планет, а заодно и безруких земляков, чьи умственные способности не дотягивают до права называться людьми, и тем самым не имеют права пинать дорогое диджейское оборудование. Затем Боб переключился на меня.
— Алекс, йя, нэрдэ гест?! Морнинг джим, йя! Давай работать, йя. Проблем вар? — зашипел он.
Как в тумане я помчался к бассейну и пляжу. Не помню, что я говорил, как увещевал, какие доводы использовал, но мне удалось собрать где-то около 6-ти человек. Из тех двух дюжин, что вообще в такой час пребывали вне комнат отеля. И, представьте себе, больше половины из них были пожилые немки, пятнистые от вереницы прожитых лет. Пупырчатые как дымчатые леопарды, с пергаментными складками тел, свисающих через чопорные закрытые купальники.
С местом проведения зарядки тоже не сложилось. Кафельная, зашлифованная до блеска плитка, перед стойкой «тихого» бара это далеко не мягкий газончик. Фитнес-коврики, принесённые из анимационной, на ней безбожно елозили и скользили. А разостланные полотенца, не являлись надёжной защитой от твёрдой и холодной поверхности плит, но другой альтернативы не было.
«Большую часть упражнений проведу стоя», — решил я.
Осмотрел контингент, удививишись, как они вообще отважились прийти. Что я такого им наговорил. Неужто «иш бин матроссен» помог? Или наобещал бесплатные входные билеты в рай? Бундес-лига улыбалась, демонстрируя старческие дёсны. «Лишь бы не развалились на изношенные запчасти», — подумал обеспокоенно.
Тем временем возня с проводами продолжалась, звук никак не хотел появляться, где-то отошёл контакт. Дошло до того, что Боб и сам принялся пинать раритетный пульт, этот анахронизм, пережиток из прошлого и творение дьявольских сил. Кляйне-бабушки-одуванчики продолжали улыбаться, считая, что это часть представления в их честь, а может просто возрастной паралич лицевых мышц натягивал уголки рта вверх. Я не стал их разубеждать, что всё так и задумано, что варварский разбор пульта на детали не является импровизацией, улыбаясь вместе с ними.
— Алекс, йя, давай, «монинг джим». Катастрофа, йя, — зашипел Боб.
Вот и стоило мне потеть и переживать по поводу перформанса, похоже убогого зрелища не избежать, как не было музыки, так и не стало, трижды адский блин, мать всех перемать. Я гремел по всем трём пунктам: 1-место, 2-музыка и 3-люди. Беззвучная зарядка на кафельном покрытии с престарелыми грандсеньоритами. Ни одно из условий залога успешного мероприятия не отвечало требованиям стандарта.
Пытаясь сохранить улыбку, я отвернулся от сцены избиения пульта ногами, за который горячие турецкие парни взялись, уже с полным пониманием в лоу-киках, дуэтом чечёточников. И звуковым сопровождением, но не тем, на которое я рассчитывал, стали: пыхтение, обычные ругательства для концентрации, приглушённые стуки, скрежет непромазанных колёсиков, экзотические цветастые насыщенные выражения и мои «айнс, цвайн, драй, фиар». Последнее я неожиданно вспомнил на волне переживаемого волнения за свою первую блино-комочную зарядку. Память подсказывала, что это немецкий счёт из забытого, древнего как пломбир за 16 копеек, мультика — «Пчёлка майя». Видел я его в ранние школьные годы, а пробудить залежи памяти мне помогли старушки, похожие на ту нарисованную пчёлку своими грушевидными телами и приделанными матушкой природой к ним тонкими ручками и ножками.
Урок оздоровительно-реанимационной зарядки для пожилых продолжался. Кафель мало того, что был кафелем, он вдобавок был не просто скользким, а скользким как угорь, смазанный маслом масляным. И мне рисовались картины леденящего ужаса, как мои дойчебабульки поскальзываясь, неловкими кеглями валятся с хрупких ножек. Бьются своими головушками с лихо закрученными, раскрашенными в яркие, маскирующие седину, фиолетовые, зелёные, розовые цвета локонами о кафель. И наступает — всеобщий апокалиптический пипетс и какашечная катастрофа, как продолжали предсказывать голоса за спиной на фоне стука и кряхтения.