Принц, увидев отца, закричал:
– Папа! Пусть они отпустят меня! – и попытался вырваться из рук Эрка.
Король побелел, потом покраснел. С явным усилием взяв себя в руки, он посмотрел на Алекса и сказал:
– Так. Сначала ты уводишь наших крыс, теперь ты возвращаешься, чтобы забрать наших детей? Какую цену ты запросишь на этот раз? – Он помолчал и улыбнулся. – Пожалуй, мы можем… поторговаться? – предложил он, и по его знаку кто-то отдернул полог на второй повозке. Там, привязанная к подобному сооружению и под охраной нескольких солдат, сидела принцесса Селина. Длинные волосы спутаны, но, похоже, невредима, только разъярена. Она посмотрела на Алекса, и он заставил себя отвести взгляд.
«Он не убьет ее, он не убьет ее, – яростно твердил себе Алекс. – Я знаю, что не убьет. Я не планировал этого… мне надо обойти это, а потом попытаться как-то прокрасться, освободить ее, помочь сбежать… после всего, что совершили грызы, всего, что они выстрадали… я не могу предать их даже ради нее. Не могу».
Алекс крепко зажмурился и позволил себе сфокусировать зрение, зная, что Пылинка предупредит его, если в Офире что-то произойдет.
– Король Бельтар, моя цена – тройная. Ваше внимание, ваше сердце и ваши слова. – Он помолчал, стараясь припомнить подготовленную речь; он обдумывал ее, пока боролся со сном, и подробности несколько перепутались. – Ваше внимание я, надеюсь, уже завоевал. Надеюсь, сейчас вы слушаете меня и, следовательно, слушаете представителя народа, которому вы никогда не давали высказаться. Поистине трагично, что им нужен хуман, чтобы облечь такие фундаментальные понятия, как порядочность и справедливость, в слова, которые другой хуман выслушал бы.
– Полагаю, ты говоришь о Деридале, – сказал король Бельтар.
– Нет! – крикнул Алекс. – С Деридалем обошлись плохо, но так же вы обошлись со всеми городами Мирапозы. Захватили их, обложили налогами, мучили их, мобилизовали их сыновей умирать ради вашей славы. Сыновей, которых родные любили никак не меньше, чем вы любите своего. – Принц всхлипнул, когда Эрк тайком пнул егo. – Но я говорил о грызах. Вы обращались с ними, как с животными, хуже, чем с животными. А они – одна из торговых рас. Да, они захватили ваш замок, вашего сына, ваши сокровища. Но если бы ситуация изменилась, вы бы не стали брать их детей в плен; вы бы убили их. Ваши солдаты имели один приказ: убивать грызов, попадающихся им на глаза, убивать всех – самцов, самок, слепых младенцев. Вам следовало бы возблагодарить богов, что сострадание и милосердие знакомы этим «животным» больше, чем вам.
Король Бельтар кипел от злости, но утомленный до крайности Алекс не мог остановиться.
– Вот почему мне нужно ваше сердце. Я знаю, что оно у вас есть, и хочу, чтобы вы сейчас заглянули в него, увидели страх и гнев, которые вы ощутили, увидев своего мальчика здесь… – он указал на принца, который попытался укусить его за палец, –…и поняли, что чувствовали, чем жили грызы, когда видели, как вы убиваете их родных, друзей, супругов и детей, когда вы посылали их на смерть в бычьих ямах. Они чувствовали тот же беспомощный ужас и гнев, когда вы уничтожили последний оставшийся у них дом – Деридаль. Им не оставалось ничего – только драться, как дрались бы вы. Как пойманное в капкан и загнанное в угол животное.
Но мы не животные… – Алекс заколебался и собрался было пуститься в долгие объяснения, что вообще-то да, на самом деле они и есть животные, млекопитающие… но удержался. Он понимал, что анимисты не предназначены произносить подобного рода речи, но заставил себя продолжать: – Не животные. Хуманы, грызы… мы – торговые расы. Мы разумные, чувствующие. Мы можем говорить. Можем слушать. Вот почему мне нужны – последнее, но самое важное – ваши слова. Я хочу, чтобы вы вступили в переговоры с нами, с грызами, с нами как представителями Деридаля, если хотите, с принцессой… с королевой Селиной, которую вы привезли на эту встречу. – Он помолчал, глядя на нее, надеясь, что это как-то сработает… – Я хочу, чтобы вы объявили перемирие под свое честное слово.
Наступило долгое молчание.
Потом король заговорил:
– Ладно. Под мое честное слово я объявляю состояние перемирия…
– Пока не завершатся переговоры, – сказал Алекс, просто для верности.
– …пока не завершатся переговоры, – рявкнул король, беспомощно глядя на сына.
Глиит наклонился к уху Алекса и что-то шепнул.
– …и минимум на три дня, – добавил Алекс.
– Ладно, три дня! – закричал Бельтар, грозя кулаком. – Впустите нас. Дайте мне увидеть сына и жену.
– Можете оставить стражников снаружи, – сказал Алекс.
– Нет! Думаешь, я дурак – влезть прямо в крысоловку, в которую уже попала моя семья? Стража должна войти со мной, чтобы защитить меня и мои интересы. – Он махнул рукой на пленную принцессу.
Алекс неохотно уступил. Главные ворота медленно опустились, и процессия вошла во двор замка. Грызы наблюдали за ними с парапетов и из окон – настороженно, но с надеждой.
Со всех сторон, как и в тот день, когда в город пришел незнакомец с дудочкой, толпились горожане-хуманы, жаждущие увидеть последний акт этой драмы. Большинство надеялось, что переговоры состоятся во дворе; это было бы зрелище что надо. Алекс подумал про себя, что парламент в деридальском стиле здесь был бы в самый раз.
Ворота захлопнулись за последним солдатом. Алекс заметил, что солдаты теперь, похоже, несколько расслабились, зная, что в данный момент им не придется ни с кем сражаться. Они были уверены, что грызы – мелкие трусливые существа и не посмеют напасть даже из засады. Алекс знал их лучше, но знал также, судя по настроению идущих рядом Флипа и Глиита, когда они спускались во двор, что грызы сейчас испытывают осторожный оптимизм, готовность сесть и посмотреть, что получится. Их напряжение от скученности крепко сдерживалось надеждой.
Вот почему все были захвачены врасплох, когда, стоило Алексу появиться на балконе этажом выше двора, чтобы приветствовать короля, Бельтар прорычал:
– Не может быть перемирия с паразитами! – и выстрелил в него из деридальского арбалета, который прятал в ногах.
Алекс упал, ударная сила болта сбила его с ног. Во внезапно наступившей тишине громко заверещала Пылинка.
– В атаку, идиоты, в атаку! – кричал король, неистово размахивая руками; солдаты быстро обнажили оружие и повиновались.
Среди горожан Бельтаса прокатилась волна ахов и криков.
Грызы увидели, как упал их друг, услышали крик мукчи. Их охватил гнев. Сотни глаз сузились, сотни зубов оскалились, сотни хвостов взметнулись – и грызы как один бросились вперед. Покрытая шерстью волна захлестнула тело анимиста, как паводковые воды, когда они прыгали с балкона вниз.
Сознание вернулось к Алексу, когда плоские грызские стопы перепрыгивали через него, задевая и дергая болт, который скользнул по грудине и вонзился в левое плечо. К счастью, король плохо стрелял даже вблизи.
Последний грыз перескочил через него и исчез за краем балкона. Алекс заполз в коридор и попытался встать. Пылинка сидела на раненом плече и то пыталась счистить кровь, то грызла причиняющую боль стрелу, в ярости вырывая ярко-синие перья. Алекс затуманенными глазами уставился на двор; его левая рука беспомощно повисла.
Грызы атаковали беспорядочной толпой, во дворе слышались крики хуманов и пронзительные вопли грызов. За стенами замка ревела толпа, и непонятно было, кого горожане приветствуют, а кого проклинают. Солдаты, прижатые к повозкам, рубились бронзовыми мечами, бронзовые доспехи уже обагрила кровь. Грызов было много, но против них была элита армии Бельтара: верные, хорошо обученные, в металлических доспехах, с металлическим оружием. Это была настоящая бойня.
Лишь одно-единственное существо, невидимое для Алекса, сжав зубы, сотрясаемое дрожью, сопротивлялось охватившему его кровожадному порыву. Вокруг него были сородичи, охваченные одной-единственной страстью, лемминговым стремлением к смерти, в котором не было личностей, только толпа. Но Флип боролся с ним, боролся за то, чтобы остаться собой, несмотря ни на что надеясь, что его друг Алекс жив, там, наверху, и нуждается в помощи. Флип представлял себе, как он, хуман, страдает и умирает медленно, как Нук, и никто не поможет ему, никто не побудет с ним. Медленными, запинающимися скачками, подобно ослепленному лихорадкой кролику, он пробивался против физической и мысленной волны грызской ярости к лестнице, напрягая волю ради каждого шага.