Дверь скрипнула: и я поспешно повернулась к стенке, зажмурилась и засопела, похлеще, чем медведь в зимнюю спячку: не хотелось, чтобы Файлов понял, что я проснулась от его крика. В последнее время его мучали кошмары. Он бодрился, несмотря на мешки под глазами, в которые в пору картошку на зиму складывать. При этом хлеща по утром такую ударную дозу кофе, что мне от одного вида этой черной жижи плохо становилось. Но… не могла я наскрести в себя достаточно смелости, чтобы вызвать Влада на разговор. Да и что я могу? Да, я знаю, что такое страх. Я жила с ним. Но моя гилофобия — далека от того, что испытывает Файтов. Скрытые эмоции проскальзывали во взгляде парня, когда он думал, что я не смотрю. Или когда в поисках новой информации о его «болезни», мы натыкались на очередную интернет-пустышку. Отчаяние, безысходность, страх — эти чувства так глубокого засели в нем, слились с его натурой, что стали едва уловимы, спрятались на краю коричневой радужки, там, где зеленые крапинки вытеснили янтарные вспышки. Для других, он, может, и остался тем же «парнем с обложки» — любимцем преподавателей, однокурсников и мечта девушек, которых он покорял одной свой белозубой улыбкой, но я знала правду. Она просвечивала через ту беззаботную маску, что он надевал по утрам. Но как мне ему помочь? Разве я в силах? Одно дело, когда ты боишься того, от чего можешь убежать, спрятаться или противостоять, зная, что есть шанс одержать верх. К примеру, я, в свои самые тяжелые вспышки паники, запиралась в четырех стенах моей кирпичной многоэтажной крепости. И включала любой фильм про апокалипсис, желательно с выжженной планетой, или где все события происходят под землей или в космосе с минимальным, а лучше нулевым, количеством деревьев на квадратный метр. Но… Как убежать и спрятаться от самого себя? Искоренить то, что цепкими когтями впилось в твое существо, пытаясь лишить свободы воли и права выбора? Как я могу помочь Владу с этим? Ответа у меня не было. Я упорно продолжала перечитывать книгу «Т.А.В», в поисках каких-нибудь зацепок, искать любую информацию, связанную с символами на шкуре леопарда, и с содроганием отсчитывать дни до следующего полнолуния. Может, поэтому я так упорно цеплялась за историю с фото, чтобы не думать о действительно серьезной проблеме.
Зазвонил будильник, и мне пришлось оторваться от потока беспорядочных мыслей, грозящих лишить сна на ближайшую неделю, а то и на месяц, и пойти готовиться к предстоящим занятиям.
Эх… Начинаю уже скучать по тем временам, когда самой нервирующей вещью был исполинский тополь, растущий у входа в парк Муравьева-Амурского.
— Может, тебе лучше не идти…? — неуверенно бросила я, избегая смотреть прямо на Влада. Но боковое зрение и так зацепило тревожно-серый цвет лица и тени под глазами, отчего россыпь золота в глазах парня казалась отчетливее. — Отоспишься… А я тебя прикрою… — разгладила несуществующую складку на черном платье с белым контрастным воротником. Смотреть, как плавают чаинки, проскочившие в кружку из заварника, стало в тысячу раз притягательнее.
— Спасибо, конечно, — Файтов сделал внушительный глоток «Adrenaline Rush», а правый уголок его губ дернулся и явно не из-за кислого привкуса напитка. — Но я не хочу пропустить реакцию на твое появление.
Злость, шевельнувшаяся в душе, была до смешного слабой: пришлось нахмурить брови и поджать губы, чтобы парень решил, что его слова задели меня. Иначе подумает, что жалость пересилила раздражение. Может, так и было. Но это была не жалость — он же не собака с ампутированной ногой — а скорее человеческое участие. Жалость бесполезна в своем проявлении. А я хочу помочь ему. Хоть чем-то.
— Тебя что-то беспокоит? — вопрос прилетел неожиданно, поэтому вздрогнула я больше от него, чем от скрипнувшей дверцы и удара металлической банки о мусорное ведро. — Сидишь, хмуришься над остывающим чаем. На чаинках гадать учишься?
Парень попытался пошутить, но шутка вышла никакой: в уставшем голосе задора не хватило.
— Разве не очевидно? Не хочется стать кормом твоих стервятниц, — отвела взгляд и уставилась на ряд цветочный горошков на подоконнике, наполовину скрытым тонким тюлем и шторой. Ложь так и переливалась в моих бегающих глазах: я была уверена, что он поймет, если заглянет в них.
18.2
— А я на что? — теплые нотки сгладили надломленный голос. Влад развернулся и в упор посмотрел на меня. Я же вдруг заинтересовалась своим легким френчем на ногтях с наклейкой белой розы на безымянном пальце. — Закрою тебя своей грудью.