Ринулась к шкафу, и судорожно роясь по карманам дорожной сумки, нашла черный пакет-майку и затолкала туда испорченную обувь. Села обратно. Источник страха одиноко исходил грязью в пакете. И теперь я могла успокоиться. Сделала свою привычную дыхательную гимнастику, размяла по очереди оттекшие конечности от шеи до кончиков пят. Встала. Сняла одежду до нижнего белья, скомкала и утрамбовала в тот же пакет.
Убедившись, что все не сон, не могла в ней больше находиться.
Натянув другую пару джинс и футболку желтого цвета, спустилась вниз, нехотя прихватив пакет. Телефон на нервах оставила в комнате. Да и забот без этого было много: не могла решить, что делать с содержимым пакета: сжечь или все же постирать.
Проходя мимо кухни, почувствовала манящий запах борща и кабачковых оладий. Только у бабушки получаются божественно такие не очень привлекательные блюда.
Но сделав шаг в сторону, застыла.
— Спасибо, Людмила Захаровна, — знакомый мужской голос прервал звяканье посуды в раковине старого умывальника.
Я судорожно пыталась вспомнить, как выглядит обладать этого голоса, и как, исходя из этого, мне стоит с ним себя вести.
— Никуля, заходи, что стоишь в проходе.
Не знаю, какая часть тела меня выдала, выглянув из убежища — стояла я слева от проема — но меня раскрыли.
— Здрасти, — сконфуженно выглянула и медленно подняла глаза. Не хотелось, чтобы гость решил, что я подслушивала.
— Привет, Ника, — Влад, а это точно бы он, только без привычных очков, что он носил в Универе, улыбнулся мне и пересел на другой стул, чтобы мне не пришлось беспокоить хлопочущую над плитой бабушку.
— Так вы знакомы! — бабуля на радостях предложила Владу еще одну порцию оладий.
— Да, — ответил парень вместо «спасибо», снова улыбнувшись мне. Приторно-сахарно.
У меня, не понять отчего, свело зубы. Мне иногда доводилось сидеть на смежных с ним рядах. И эту улыбку я запомнила. Та самая, от которой тают Фито-Даша и Фито-Маша, сестры-близняшки. Мягкие, плавные, но отнюдь не женственные, черты, и нос с легкой ямочкой на кончике и так придавали его лицу уникальное очарование, можно было обойтись без частых улыбок. Это меня всегда в нем смущало.
— Кушай, внучок, вон ты какой худой… А то пока невесту найдешь, чтоб откормила, совсем зачахнешь…
Бабушка хлопотала над ним, предварительно налив мне порцию борща в самую большую тарелку — ту, что с огромными ягодами по кайме. Мне она показалось непомерно большой. Но живот предательски скрутило — он со мной был не согласен. И бастовал, требуя свое. Рот наполнился слюной. Только в женских романах в подобные моменты никто не идет навернуть борща или пописать, прости Господи.
Обернулась посмотреть, не обернется ли Влад на звуки потребления борща моим желудком. Но…
Тут в груди ойкнуло, словно от неожиданности. Он снова улыбнулся бабушке, но ни так, как мне, его улыбка была другой… Я не могла понять почему, так почувствовала. Но сердце явно идентифицировало различие.
— Спасибо, большое, если бы моя мама готовила, так как вы, Людмила Захаровна…
— Ну что ты, просто Баба Люда.
Уголки глаз бабушки покрылись морщинками искреннего счастья.
Я в нерешительности заерзала на стуле, совершено не зная, кого слушать «внутреннее я» — которое скукожившись до размера пугливого котенка, шипело на меня, грозясь исцарапать, если я при «парне с обложки» буду хлебать неженственный борщ — или желудок.
Пошла на компромисс — взяла из конфетницы уже подсохшее вчерашнее печенье.
— Никуля, а ты что не ешь? Я же твой любимый борщ приготовила.
«Борщ, жо…» — так и хотелось добавить, чтобы разрядить обстановку и скрыть смущение. Но вспомнив, что шутки не мой конек, продолжила жевать.
Влад, мельком взглянув на меня, решил промолчать. Я же, не в силах смотреть ему в глаза, принялась разглядывать его кричаще-красную футболку с глупой надписью: «Пиво есть — ума не надо».
Запоздало осознав, что пялиться на людей некрасиво, сделала вид, что меня заинтересовала узорчатая скатерть.
Пару раз пыталась вставить слово в милый и легкий разговор бабушки с, видимо, ее новым другом, и каждый раз подавляла порыв, набивая рот очередным куском печенья. Борщ тоскливо остывал рядом.
Не то чтобы я совершенный социофоб. Просто, с детства у меня было какое-то особое чутье. И я ничего не могла с ним поделать. Файтова я знаю, и часть моего женского начала не прочь узнать его поближе. А что? Красивый парень. Популярный и умный, несмотря на любовь к дурацким футболкам. И сейчас, я не должна чувствовать себя так, словно пришла в гости, и мне дали супержесткий стул: вроде бы неудобно, но попросить другой и встать — неловко. Чувство непонятной скованности, накатывало на меня с людьми, такими как он — он не просто дневничок с секретиком, а самый настоящий книжный сейф. И мое нутро это чует. С такими людьми не знаешь, как себя вести, что говорить и в каком темпе дышать: через раз или можно чаще?