А что? Почти и не ложь… Ян ведь и правда вломился к Владу домой…
— Я приютила его всего на один… — внутри аж екнуло от такой жирной и толстой неправды, поэтому немножко исправилась: — На три дня. Пока он разбирался с последствиями. Менял замки, писал заявления, чинил окна…
Бегала глазами по корешкам книг на полке, пока папа внимательно слушал придуманный в процессе разговора рассказ. Я могла себя утешить в одном. О главном я не соврала — Влад со мной не жил. По крайней мере, не в том смысле, о котором подумал папа.
— Ладно, — ответил он, с каким-то странным полувздохом-полурыком. Как будто мама, оставшаяся стоять позади меня, посылала ему невербальные сигналы не усугублять ситуацию.
Резко обернулась, проследив направление папиного взгляда. Мама с преувеличенной тщательностью поправляла скособоченное, сбившиеся покрывало на моем диване.
— Я отвезу на вокзал, — папа сильной хваткой перехватил ручку моей сумки и без лишних слов направился по коридору к выходу.
— Пока, мам, — фраза прозвучала как-то неловко, словно в ней не было особой нужды. Но мама все равно обернулась. Быстро преодолела расстояние между нами и заключила в объятия. Меня обдало горько-сладким ароматом ванили и темного шоколада.
— Я же завтра вернусь, — напомнила я, выворачиваясь из крепких тисков любви.
— Знаю, — мама поправила сбившиеся из низкого пучка волосы, смахнув влагу из уголков глаз. — Видимо, с возрастом становлюсь сентиментальные.
Она улыбнулась. Беззаботно и ободряюще, но я все равно выходила из дома налегке — даже мой рюкзачок из прихожей папа прихватил с собой — но при этом с тяжелым сердцем. Ненавидела я врать родным. А что если… Если со мной что-нибудь случится? Они ведь будут винить себя за то, что отпустили одну…
Тряхнула головой, разметав плохо скрепленные пряди по плечам, и постаралась выкинуть из головы депрессивные мысли.
Почти перед самым отправлением папа сдался — крепко обняв своими медвежьими ручищами, он прошептал «Люблю тебя, моя малышка», окончательно зарыв топор войны. Мазанула по колючей щеке прощальным поцелуем и напоследок помахала из окна, покрытого влагой — над городом собирались тучи, грозясь пролиться тяжелым и мерзким дождем. Надеюсь, Бронзовск он минует: не хотелось бы шлепать по грязи в новеньких ботфортах…
Сон сморил меня сразу, стоило только прикрыть глаза.
Словно из-за толстого стекла я слышала знакомый голос — он то затихал, то раздавался необычайно громко, будто острыми иголками впиваясь в кожу.
«Символы больше не смогут сдерживать проклятье…»
«Он сам выбрал этот путь…»
«Сам определил свою Судьбу…»
«Такова цена…»
«Баланс должен быть восстановлен…»
Смазанные образы мелькали в ослепительной белизне, проносясь со скоростью 200 км/ч. Я не могла разглядеть силуэты людей, а только слышала обрывки фраз.
«Ей не место с таким, как ты…» — прозвенел вдалеке уставший ледяной голос. — «Люди лживы и непостоянны…»
«Я не дам ей умереть!», — надрывной хриплый вопль, полный отчаяния и боли перекрыл тихий, звенящий, как хрусталь, голос.
Дернулась, распахнув глаза, рвано хватанув воздух и закашлявшись. Мужчина, сидевший по другую сторону прохода, подозрительно на меня покосился и пересел ближе к окну. За окном проплывали силуэты домов: в полутьме сумерек, где оранжево-красную полосу, оставленную заходящим солнцем, постепенно вымывала тьма, все казалось незнакомым и даже жутким. Сердце сжалось в предчувствии чего-то нехорошего. Но я тут же отмахнулась от навязчивых мрачных настроений. Автобус остановился у здания администрации. И до Нижнего Поселка пришлось идти пешком. Я так погрузилась в размышления о своих дальнейших действиях, что не заметила, как прошла по короткому пути мимо клеверной опушки. А раньше я бы потеряла сознание на подступе к пролеску. И вот, в темноте, под мигающим светом фонаря из сумерек выплыл бабушке дом. Я вся была взвинчена: хотела побыстрее начать поиски: предчувствие чего-то плохого и обязательно неизбежного щекотало пятки.
Железная калитка заскулила, и я дернулась. Старая лампа-фонарь из толстого стекла, неизменно висевшая над крыльцом, горела тревожным желтым светом. Сглотнула. Знакомый с детства чуть покосившийся дом и разнообразные посадки, его окружающие, сейчас казались зловещими, словно сошли со страниц книг Стивена Кинга.