Кирилл уже понял, какой должен быть ответ и уверено дал полный, как его учили, ответ:
– Зимой на улице доминирует черный и серый цвета.
– Правильно, садитесь оба.
Кирилл тогда гордо сел на свое место, но когда посмотрел на Костю, радость тотчас растворилась в пахнущем мелом и неприятностями школьном воздухе. Костя сидел нахохлившись, закусив губу. В глазах его стояли готовые вот-вот предательски пролиться слезы.
– Не надо жить красивыми картинками из книжек и журналов,
– бросила взгляд на Комаровых учительница, – надо воспринимать жизнь такой, какая она есть – без прикрас и лишнего романтизма. Может, где-то и лежит белоснежный блестящий снег всю зиму, но не у нас. В городе он полежит денек, а потом или растает, или станет грязным и серым.
Сейчас Кирилл мог воочию убедиться в былой правоте брата. Белоснежное село лежало перед ним. Белыми были дома, белыми были деревья, белой была дорога. Правда, белизна эта воспринималась как бы через призму темного неба, которое прикрывало всю эту роскошь целомудренным синим прозрачным покровом, но синева эта не портила белизны. Она даже придавала ей некоторую загадочность, таинственность, наполняла едва уловимой чувственностью.
«Снег хрустит», – обрадовался Кирилл. Снег действительно сердито и жалобно повизгивал у него под ногами, как будто предчувствовал скорое наступление весны, а с ней – свою кончину. И – странно – визг под правой ногой был на полтона ниже, чем под левой. А вот к этому визгу прибавился другой – какой-то свистящий, стремительный, ровный. И как достойное завершение квартета – дробное барабанное свирепое повизгивание.
Кирилл оглянулся – ничего себе! Прямо на него неслась самая настоящая лошадь! С дугой, хомутом, вожжами и телегой, нет не телегой, санями. Стыдно признаться, но Кирилл в первый раз видел настоящую, запряженную в сани лошадь. На мгновение ему показалось, что какая-то неведомая сила перенесла его в прошлое, лет так на сто назад.
– Э-ге-гей, – сорвал он с головы шапку и замахал вслед только что проскользнувшим мимо саням.
Пассажир, видимо, служивший по совместительству кучером, оглянулся и резко дернул за поводья.
– Здравствуйте, – вежливо снял шапку он, как только Кирилл приблизился к нему, – что-нибудь случилось?
– Нет, – Кириллу уже стыдно было за свою мальчишескую выходку. Чтобы хоть как-то оправдать непредвиденную задержку транспорта, он поинтересовался: – Подскажите, где здесь местное отделение милиции? Мне очень надо.
Мужик глуповато похлопал ресницами, внимательно посмотрел Кириллу в глаза и ответил:
– Дык, как всегда, тама. Вчера еще было. Аль перенесли?
– «Тама» – это в каком направлении? – не терял терпения Кирилл. В конце-концов он сам виноват: раскричался, как подросток! Разве может быть к нему серьезное отношение со стороны сельчанина?
– Тама, – махнул рукой человек.
– То есть я иду в правильном направлении? – в последний раз уточнил Кирилл.
На этот вопрос грубиян вообще не ответил. Он только звонко рыгнул, простонал: «Ну чего привязались? Отработаю я эту курицу, отработаю. Деньги я уже Рыбьему Глазу отправил, а кару хоть сегодня выполню. Цепляются! Сколько можно душу тиранить?», стегнул ни в чем не повинную лошадь и растворился в прозрачных утренних сумерках.
Кирилл пожал плечами и пошел дальше. Странный возница не испортил очарования утра. Он даже добавил ему немного таинственности и сказочности, будто это не простой но-пасаранец проехал мимо него, а сам леший или даже Морозко или какой-нибудь Трескунец.
Нереальность происходящего дополнила маленькая, красивая и, видимо, породистая собачка. Насколько Кирилл разбирался в породах, это была самая настоящая голубая французская болонка. Болонка, тоненько повизгивая, неслась по улице. Откуда взялось такое сокровище в зимней деревне, да еще без сопровождения, было загадкой.
Кирилл, как и Костя, любил собак. Он остановился, присел и подманил к себе собачку. Милашка, не сбавляя хода, сменила жалобное повизгивание на свирепое и не раздумывая, вцепилась зубами в протянутую к ней руку. Хорошо, что на руке у
Кирилла была плотная кожаная рукавица с мехом, а то неизвестно еще, чем бы кончилось столь тесное знакомство с местной фауной. Кирилл потряс рукой, собачка не отцеплялась. Кирилл попытался потянуть ее за задние лапы, но она выкатила свои круглые глаза и завыла, не разжимая зубов столь пронзительно, что Кириллу стало ее жаль. Он встал и еще раз тряхнул рукой. Малютка отцепилась, но с вместе с рукавицей. Кирилл было пытался поймать ее, но куда там! Зверюга, как только оказалась на земле, понеслась прочь с такой скоростью, что догнать ее не было никакой возможности. Юноша прошел было немного по направлению, в котором умчалась собачка, но безрезультатно. Видимо, та и не собиралась бросать свою добычу. Пришлось идти дальше с одной рукавицей.
Кирилл быстро нашел в столе брата те папки, которые он просил принести, прошелся по всему отделению, заглянул в КПЗ. Но-пасаранское отделение милиции представляло собой прелюбопытное зрелище. В нем было всего три помещения, или по-бытовому, три комнаты. В самой первой и по-порядку, и по расположению относительно входа, была приемная. Кирилл с легкой иронией во взгляде потряс за спинки рухлядь, видимо, именующую себя креслами. Рухлядь издала жалобный стон и юноша оставил ее в покое.
Кабинет участкового был под стать приемной – простой школьный стол, два стула, допотопные занавесочки на окнах, голубой, с белыми проплешинами сейф.
Кирилл подергал за ручку дверь самой последней комнаты. КПЗ была, естественно, заперта, а искать ключ на связке Кириллу было уже неинтересно. Скорее всего, местный «обезьянник» тоже не представлял из себя ничего интересного.
Когда юноша вышел, на улице было совсем светло. Народу было по столичным меркам мало, до дома ему встретились всего человек десять-двенадцать, не больше. Все эти люди смотрели на него как-то странно, при приближении почему-то здоровались и интересовались здоровьем.
«Что у них тут, прикол что-ли такой, со всеми здороваться и про самочувствие спрашивать?» – недоумевал он. Когда третья старушка спросила у него, не болит ли голова, Кирилл остановился, картинно развел руками, низко поклонился и объявил на всю улицу:
– Болит! Легче вам теперь?
Симпатичная маленькая старушка всплеснула руками и быстро засеменила прочь.
Следующая старушка, обратившая внимания на Кирилла, была совсем не симпатичная: с ярко намалеванными губами, с голубыми кругами вокруг глаз, с черными стрелками, уходящими куда-то в теменную область и с длинными бусами поверх старой искусственной шубенки. При виде юноши она оглушительно взвизгнула, прижала руки к груди и хриплым голосом проворковала:
– Вы нехороший. Вы меня забыл. Почему вы меня не берете в плен? Мое тело жаждет пыток! Моя душа жаждет искупления! Мою грудь теснят стоны и рыдания! Возьми меня в темницу!
Сильный, ироничный Кирилл с детства боялся сумасшедших.
– Идите, идите, гражданочка, – сухо потребовал он, пытаясь обойти дамочку.
– Гражданочка? – на глаза старушки навернулись слезы, – и это вы говорите мне? Невинной девушке? После всех ваших обещаний?
– Ставлю на Арьку, – принял решение один из мужичков, стоящих неподалеку, – она сегодня на подъеме, заговорит участкового.
– Эт ты нечестно, – закапризничал другой, – ясно же видно, прихворал участковый. Куды ему с больной головой супротив Арьки Савской?
– А пистолет? – привел аргумент первый, с тревогой наблюдая, как юноша пытается обойти рассвирепевшую Савскую. – Он же может ей пистолетом двинуть?
– Против Арьки не токо пистолет, но и ружо не поможет, – стоял на своем второй. – А с участковым и правда непорядок. Давно уж пора привыкнуть ему к Арьке, а он все шарахается, как черт от ладана. Нет, не буду ставить.
Мужики проводили взглядом улепетывающего от Савской Кирилла, почесали затылки и сбросились на вожделенную поллитру. То, что они не успели сделать ставки – еще не повод для вступления в общество трезвости. Не те времена, понимаешь.