— Туда…
Проходя мимо фасада дома, они увидели многочисленных бабочек, которые, словно опавшие листья, бесполезно перекатывались по земле. Разноцветные розы кто–то срезал, аромат быстро улетучился, и бедные бабочки остались не у дел.
— Где этот сеновал?! — не скрывая раздражения, спросил политтехнолог
— Там… — показывая на сарай, ответили девушки с веслом.
— Вы хоть весло своё оставьте.
— А вдруг нас опять кто–то обидит.
— Вдруг… — политтехнолог прислушался. — Вы слышите шорох?
Из сарая озираясь по сторонам, словно боясь засветиться, нервно потирая руки, вышел шеф–повар.
— Эй… — позвал его политтехнолог.
— А–а–а… — вырвалось у него. — Лев Львович! Вы?! И вы здесь прекрасные особы. В общем, я всё видел от начала и до конца. Как они его… — шеф–повар кивнул. — Замочили…
— Ты всё видел от начала и… — девушки с веслом обиделись. — Как тебе не стыдно подсматривать?
— Тихо вы. — Прошептал политтехнолог. — Где кузнец?
— Я его в пруду утопил.
— Утопил?
— Да. А сюда вернулся, потому что знал, они вас сюда приведут. — Руки не давали шеф–повару покоя. — Смываться надо.
— Надо. Надо предупредить Лауру и Александра Сергеевича. — Политтехнолог начинал суетиться. — Где они?
— Я видел их в саду.
— Пошли…
Фольклористы на скорую руку собрали вещи и, не сказав друг другу ни слова, возможно, заранее зная чёткий план действий, сели в автобус. Замыкающим оказался шеф–повар. Он пристально осмотрел пассажиров, ещё раз их пересчитал, как пересчитывает детей хороший смотритель и уже хотел добавить дежурную фразу «поехали». Но его перебили.
— Уже уезжаете? — у двери стоял Василий–кузнец.
— Да. — Спокойно ответил политтехнолог. — Срочно вызывают. Дела.
— А почему бабуль не берёте?
— Мы ёще за ними вернёмся.
— Да, да… А Вася–то мой опять уехал и тоже сказал, что вернётся.
Светом фар автобус неуверенно пробивал в ночи дорогу, постепенно исчезая, унося пассажиров в бесконечные просторы. Кузнец напоследок махнул рукой, думая о том, что жирную точку в этом месте лучше не ставить, а обойтись многоточием. Рано или поздно всё возвращается на круги своя. После расставания всегда идёт встреча. Кузнец в это свято верил, поэтому, почувствовав на плече чужую руку, он ничему не удивился и принял как должное.
— Я капитан ФСБ. — За спиной кузнеца тяжело дышали. — Ясно.
— Да, — сказал кузнец. — Я вам верю.
— Мне нужно задать вам несколько вопросов.
— Здесь будете задавать или пройдём в дом.
— Лучше в дом.
— Тогда пошли.
— 8-
Молочный рассвет напустил на путников туман, который стелясь по земле, особенных проблем вначале не создавал и, ориентируясь по боковым соснам, автобус продолжал двигаться. Потом туман сгустился и стал расти, словно на дрожжах, накрывая слепой пеленой дорогу, автобус с пассажирами и вековые сосны.
— Лев Львович, туман, ничего не видно, — объясняя проблему, которая лежала на поверхности, заявил шеф–повар. — Нужно переждать.
— Сколько осталось до намеченного пункта? — спросил политтехнолог.
— Километров двести. — Шеф–повар посмотрел карту. — Где–то так…
— Хорошо переждём, а заодно и позавтракаем.
— Лаура, давай приготовим что–нибудь вкусненькое, — Дирижёр смачно чмокнул. — Салат из морепродуктов или…
— Бутерброды и чёрное кофе. — Подхватила Лаура. — Чтобы разбавить этот сливочный рассвет.
— Нам, пожалуйста, бутерброды с салями. — Попросили девушки с веслом. — И зелёный чай.
— Девочки, вы же не в ресторане. — У шеф–повара потекли слюнки, правда, никто этого не заметил. — У нас же ограниченное меню.
Политтехнолог, преследуя конечную цель — остаться наедине с собой (без свидетелей) — выскочил из автобуса. А фольклористы продолжали наполнять салон вкусными словосочетаниями, будто специально подстёгивали друг другу аппетит. Вход пошла любимая всеми итальянская кухня с разнообразием пасты: от пасты с грибами до букатини с каракатицей. Шеф–повар, безусловно знавший толк в кулинарии, убеждал с пеной у рта, что отведав корзетти с цикориевым соусом песто и дополнив, если останется место, тальолини с тартаром из лангустинов, можно разом проглотить язык. Язык ведь без костей. Девушки с веслом, как всегда высказали шеф–повару пренебрежительное фи, потому что. Во–первых, они неплохо знали французский язык. Французы для них были лучшие в мире любовники. Во–вторых, со словарём читали по–немецки. Правда, немцы немного грубоваты, но хорошо откликаются на ласки. Поэтому проглотить (умять, уплести, уписать) язык, значит потерять всё. Извилины прокручивали одну и ту же мысль: кончить ублажать иностранцев, потерять иностранцев, лишиться удовольствия и денег. Лишиться, лишиться, лишиться…