По утрам дирижёр проводил небольшой аутотренинг. Для более проникновенных мыслей он стоял перед зеркалом, естественно, в чём мать родила, и волнообразно себя накручивал. Но сегодня, как, впрочем, и вчера, а так же позавчера, ничего не получалось, не хватало золотой середины. Когда фокус зрачка упирался в середину туловища и фиксировал мужское начало, светлая мысль исчезала, её накрывала блудливая, будто король был нежданно атакован тузом.
«Дурак дураком ты Александр Сергеевич и уши у тебя холодные», — подумал неудачник и пошёл одеваться.
Он уже шёл по городу, а зеркало, создавая иллюзию ожидания, всё ещё хранило отражение его голого тела, будто Адам ожидал Еву. Ждал, но так и не дождался. Зеркало ещё не научилось хранить чувства, поэтому изображение постепенно исчезло.
К русскому ресторану дирижёр подошёл без малого девять, и сразу оказался в неловком положении, потому что на двери увидел табличку «Учёт». Но делать было нечего, и он постучался.
— Вам чего, вашу мать?! — услышал он позади себя. — А–а–а?
От неожиданности дирижёр икнул, хорошая примета, тем более, когда тебя вспоминают. А его действительно вспоминали, причём хорошими словами.
— Я, собственно, ы… — он повернулся и увидел крупного мужчину в белом колпаке. — Дирижёр, ы…
— Выпейте, — попросил шеф–повар и протянул дирижёру блестящую фляжку.
Выпив от волнения в один глоток, дирижёр выдохнул:
— Фу–у–у, водка?!
— Анисовая.
— Кх–х–х!
— Пойдёмте, вас ждут.
У чёрного входа разношёрстный коллектив, одетый в русские национальные наряды грузил в автобус коробки. На фоне церкви наряды смотрелись великолепно, но слишком анахронично, потому что святыня относилась к новоделу и исторической ценности, естественно, не представляла.
— Командор! — позвал шеф–повар.
Пока дирижёр волновался, к нему подошёл статный мужчина, одетый в узорную однорядку, который находился, судя по лучезарной улыбке, в приподнятом настроении.
— Вот, дирижёр, — представил шеф–повар.
— Отлично! — воскликнул командор. — Как вас зовут?
Дирижёр протянул паспорт.
— Что это?
— Паспорт.
— Паспорт? Зачем?
— Ну, я думал, вы сами посмотрите. Имя. Отчество. Фамилию. Прописку.
— Так вы специалист или нет?
— Да. Да, конечно. В русском фольклоре я специалист!
— Я вас беру, пойдёмте.
— Меня зовут Александр Сергеевич. Александр Сергеевич я, — семеня за командором, дирижёра словно перемкнуло. — Александр Сергеевич. Я…
На эти возгласы обратили внимания. Политтехнологу, который стоял немного в стороне, засунув руки в дорогой кафтан, даже показалось, что после таких дифирамб: Александр Сергеевич! Александр Сергеевич! будет добавлено Пушкин, «Стихи о советском паспорте». (Политтехнолог всегда путал великих поэтов).
— Лев, — сказал по–дружески командор. — Знакомься, твой дирижёр.
Знаток русского фольклора, разгорячившись алкоголем, категорично протянул руку.
— Александр Сергеевич, м–м–м, если хотите Саша.
— Шурик, хи–хи, — хихикнула миловидная девица в роскошном кокошнике. — Конечно, хотим.
— Лаура перестань фамильярничать, — протягиваю руку, осадил её политтехнолог. — Бобров Лев Львович.
— Как?! — воскликнул дирижёр, хватаясь за сердце, которое подпрыгнуло, словно на кочке.
— Если хотите Лев.
— Хочу… — произнёс шёпотом дирижёр, а сам подумал: «Не хочу, чтоб ты был Бобровым».
Творческие натуры очень ранимы, особенно после того, как ты услышал знакомое — «Бобров». Воспоминания детства нахлынули неожиданно, сами собой, будто свежая волна моря, разбиваясь об утёс, покрыло загорелое тело прохладными прозрачными бусинками. Сердце Александра Сергеевича успокоилось, потому что он подумал о маме, вспомнил, как она стоит под душем и, не стесняясь его, обливает тело, потому что он ещё маленький и ничего не понимает. Дирижёр вынырнул из детства с чувством благодарности, для большей убедительности он собирался чувственно вздохнуть, но чей–то испепеляющий взгляд его сжигал. Это зажигала Лаура. Не мигая, она смотрела на него в упор. Дирижёр, что называется, взглянул ей навстречу. Его лицо стыдливо порозовело, потому что Лаура, оголилась. Точно так же, как когда–то мама. Александр Сергеевич уловил поразительное сходство. Он даже закрыл глаза, возможно, рассчитывая выудить из детства мамину внешность. Переполненный любовью он с радостью, будто весенний цветок, открылся. Лаура растворилась, лишь лёгкий аромат её духов продолжал будоражить воздух.