— Следуя такой логики, руководители опричей должны сидеть в тюрьме, — усмехнулся я.
— Они и сидят, — Кондратий и бровью не повел. — Сидят в лагерях, сидят в тюрьмах, откуда и управляют нашим миром.
— Черте знает что, — только и смог ответить. И попытался представить своего директора, которого доставляют в рабочий кабинет каждое утро на полицейском воронке, в полосатой робе и с кандалами на руках и ногах. Впрочем, я ведь никогда не видел, как он приезжает на работу. Может, всё именно так и происходит?
Гостиничный ресторан опустел. Командировочные ушли по своим командировочным делам. Туристы, если таковые здесь имелись, побрели по своим туристическим тропам, вслушиваясь в монотонные голоса экскурсоводов, рассказывающих о славном прошлом и еще более славном настоящем и будущем наукограда.
Кондратий Хват курил, задумчиво глядя в окно. Утро, как выражалась Зойка, перестало быть томным. Странно осознавать, но меня нисколько не беспокоила мысль о прогуле, о том, что та же Зойка примется меня искать, названивая по отключенному мобильному, опрашивая друзей и знакомых — куда я мог запропаститься? И черт знает какие жуткие мысли придут ей в голову.
И поняв, о чем я думаю, Кондратий сказал:
— Не беспокойтесь, вас не будут искать.
— Слепое пятно?
— Вы хорошо все поняли, — Хват потушил окурок.
— Значит… значит я могу остаться здесь? В этом мире… то есть — оприче? Устроиться на работу? Получить жилье? Поехать вслед за ребятами в тайгу?
— Можете, — кивнул Хват. — Но не захотите. Вы, Дима, думаете, что такие беседы кромечники проводят с каждым, кто пересекает границы опричей? Нет. На это у нас не хватит ни сил, ни людей.
— Тогда почему?
Кондратий помолчал, собираясь с мыслями, пригладил волосы, потер идеально выбритый подбородок.
— У вас есть редкий дар, Дима. Дар, которым обладают только кромечники. Вы можете видеть опричи. Все и сразу. У вас отсутствует слепое пятно. Нам нужны такие люди. Очень нужны. Дело в том, Дима, что я хочу предложить вам работу. Сложную. Опасную. Но интересную, а главное — важную.
— Стоять над пропасть во ржи? — усмехнулся я.
— В том числе. Но наша служба гораздо… хм… многограннее. Гораздо. Подумайте.
Я посмотрел в окно.
ШОССЕ ЭНТУЗИАСТОВ
Синдром Федоры
Глава первая. Руины и люди
Как и полагалось смена заканчивалась в восемь часов вечера по местному, марсианскому времени. Небосвод становился фиолетовым, и на стояках загорались прожектора, выхватывая из подступающей тьмы расчерченную на правильные квадраты обширную площадь раскопок. К этому моменту Андрей завершил проверку образцов, в которых археологические киберы заподозрили древнейшие марсианские артефакты, забраковал их, о чем сделал отметку в журнале («наличие микровкраплений — отр.»). Ссыпал образцы в ведро, которое давно переполнилось, но никто не удосужился вынести его на мусорную кучу.
Перепонка палатки чмокнула, в тамбур ввалились, затопали, отряхивая дохи от песка и пыли, а когда давление сравнялось, внутрь шагнули Аглая и Максим. Максим энергично растирал щеки. Аглая приложила замерзшие ладошки к тепловой панели.
— Следов существования Великой Марсианской Цивилизации в районе объекта «Обсерватория» сегодня, одиннадцатого октября две тысячи сто семнадцатого года, не обнаружено, — подражая голосу кибера проинформировал коллег Андрей. Взвесил на ладони странного вида обломок, который обещал стать вышеупомянутым следом, но оказался лишь произведением искусств марсианских сил выветривания, и ловко, точно мяч в кольцо, закинул его в ведро. — Возвращаемся на базу, на сегодня хватит.
— Что мы на базе не видели, — пробурчал Максим. — Нормальной еды все равно нет и не предвидится.
— У нас имеется обширный набор самоподогревающихся консервов со всем необходимым комплексом полезных веществ, — хладнокровно сообщила Аглая, приняв реплику Максима на свой счет. — Достаточно взять брикетик, снять оболочку и дернуть за веревочку.
— Вот-вот, вкус у него будет, как у веревочки, — поморщился Максим. — А хочется нормальной еды… борща… жареной картошечки на сале… яичницы…
Помимо воли рот Андрея наполнился слюной, что вызвало приступ раздражения. Настроение не улучшилось до того момента, когда они, соскочив с краулера, дотопали до жилого купола базы, разоблачились в тамбуре и вошли в кают-компанию. Наверное именно раздражение и позволило Андрею придирчивым взглядом окинуть творившееся внутри — разгром, разбой, мусор, да к тому же сдобренное запахами, явно не из давно полетевшего озонатора. Пахло как в рейтарской казарме. Причем в казарме, где рейтары ночевали вместе со своими лошадями.