Уж не знаю, умышленно администрация ослабляет заключенных в надежде, что болезненная слабость и апатия быстро сломают волю к сопротивлению, или налицо убийственная безграмотность. В любом случае, терять здоровье я не собирался. Поэтому в ход пошли старые добрые проростки пшеницы, ржи, гречи, овса и прочих злаков. Чего уж проще, ведь в зерне особого недостатка не было, воды и жестянок тоже хватало. А результат оказался на загляденье, не прошло и пары недель, а камеру было не узнать! С лиц ушел нездоровый землистый цвет, заметно сократилось количество пустых и глупых ссор «ни из-за чего», все чаще слышался смех.
Мне же удалось наконец-то переехать с пола «наверх» и полностью влиться в пестрый, но потрясающе интересный коллектив «библиотечной» камеры. Каких только людей тут не было: полдюжины профессоров, преподаватели вузов; инженеры — химики, электрики, геологи, механики, путейцы; ученые, многие с мировым именем, архитекторы, историки, археологи, музееведы, музыканты; офицеры, армейские и флотские; наконец, много людей духовного звания. По вечерам устраивались лекции по темам типа: «Промысловые рыбы северных морей», «Производство стекла», «Что такое благодать Святого Духа», «Нержавеющие стали», «Современный взгляд на строение материи», «Анализ трагедии Гёте «Фауст», «Восстание 14 декабря со стратегической точки зрения», «На каком языке разговаривали Адам и Ева в Раю», «Родословная Козьмы Пруткова». Причем читали лучшие специалисты своего дела!
Излишне говорить, что мои знания на таком фоне выглядели, мягко говоря, неказисто. Поэтому пришлось заняться фантастикой в самом прямом виде. А именно, как дошла очередь, часа три подряд рассказывать о компьютерах 21-го века, полупроводниках, интернете и прочих чудесах.
По части следствия, казалось, про меня просто забыли. По крайней мере, мой первый допрос оказался и последним. Поначалу я переживал, казалось, чего уж проще, одна-единственная очная ставка с другими скаутами, и все, мой вопрос решен! Исчезнет опасный для социализма Обухов, появится несчастный молодой человек, потерявший память от удара по голове при аресте, которого вроде как нет ни малейших оснований держать в тюрьме, или, совсем наоборот, необходимо срочно отправить в больницу на лечение. А уж там-то наверняка подвернется возможность продемонстрировать свою безопасность для окружающих, выбраться на волю и получить, наконец, обратно в свои руки неосмотрительно схороненный смартфон. После чего честно исполнить долг перед «народом и партией», то есть обратиться в соответствующие инстанции с нормальными доказательствами из будущего.
Однако полдюжины писем-просьб к следователю остались без всякого ответа! Как и несколько жалоб в вышестоящие инстанции. Несмотря на это, я не особенно волновался, происходящее здорово напоминало навороченный квест, и в глубине души я пребывал в полной уверенности, что в липовом насквозь деле «скаута Обухова» рано или поздно следствие или суд разберутся, а меня выпустят. Все же 27-ой год совсем не 37-й, я твердо помнил из учебников, что в это время никаких особых репрессий не происходило! Наоборот, на воле разгар НЭПа, в многочисленных кабаках и ресторанах вполне свободно жируют с ананасами и рябчиками самые настоящие буржуи, живут и работают многочисленные специалисты, открыты представительства иностранных компаний, зарубежные журналисты, как говорят, свободно ездят по стране!
Особенно меня успокаивал тот факт, что никто не выбивал из меня того самого главного, королевского доказательства, которое постоянно фигурировало в книгах и учебниках про громкие процессы конца 30-х годов, а именно — «собственноручно написанного и подписанного признания вины». Если уж знаменитых большевиков мордовали ради этой «малости» смертным боем, до кровавых пятен на страницах протоколов, то меня-то точно не пощадят… Если, разумеется, кому-то на самом деле нужно сделать из меня Обухова. А раз нет, то придется просто ждать, пока чертовски неповоротливая чекистская бюрократия не обнаружит полного отсутствия улик и любых иных доказательств, да не выпихнет меня обратно на промерзшие улицы Петербурга.
Тем более что у меня нашлось, чем занять время: учебой. И ведь было чему! Редкий из моих соседей-заключенных не говорил свободно на двух, трех, а то и более языках. Мой же институтский английский, который я ранее полагал вполне сносным, на поверку оказался до неприличия ужасен.
За повышение образовательного уровня «изобретательного вьюноши со странными фантазиями о будущем в голове» с великим рвением взялся чудесный человек, профессор филологии Кривач-Неманец, седой как лунь, но сохранивший блестящий разум чех лет семидесяти пяти. До тюрьмы он служил переводчиком в комиссариате иностранных дел, поэтому обвинялся в «шпионаже в пользу международной буржуазии». По части языков он был большой специалист: бегло говорил на нескольких десятках, включая китайский, японский, турецкий и, естественно, всех существующих европейских. Соответственно, мне стоило большого труда убедить эдакого полиглота, что кроме шлифовки наречия Шекспира, мой бедный мозг сможет вместить в себя максимум немецкий и французский. Он-то по доброте душевной готовился преподавать вдобавок к ним греческий и латынь, чтоб вышло «не хуже чем в гимназии».[27]
27
В дореволюционных гимназиях, как правило, изучались латинский, греческий (по 5-6 часов в неделю каждый), немецкий и французский языки (примерно по 3 часа в неделю каждый).