Не особенно хорошо вышло с взаимопониманием и на другом конце социальной лестницы.
Хотя начало казалось более чем оптимистическим. Герман Федорович Цейдлер, председатель «Особого комитета» по делам «той, что уж нет» России в Финляндии, охотно взял меня под свое любезное покровительство. Чопорный и строгий на вид старикан-чиновник на деле оказался замечательным человеком и знаменитым русским хирургом. Революцию он не принял, но как настоящий врач попытался лечить — то есть сделал главным делом своей жизни помощь «впавшему во временное помешательство населению России». Причем, не делая исключения даже для вчерашних врагов, скорее, наоборот, самую большую помощь он оказал умирающим от холода и голода матросам и солдатам — беглецам из мятежного Кронштадта.
Мой случай оказался несоизмеримо проще. Всего несколько дней энергичных хлопот господина Цейдлера, и я смог покинуть комфортабельную, но изрядно опостылевшую камеру местного СИЗО. Но этим мой новый покровитель отнюдь не ограничился. Во-первых, он где-то отыскал приличную одежду взамен разодранных в карельских лесах и болотах штанов и куртки. Во-вторых, несколько раз покормил в ресторане, сверх того, из личных денег выдал целых сто марок подъемных. В-третьих, сильно помог с бесплатным видом на жительство… сроком на один год и без права на работу. Тут никакой иронии, бравые финские чиновники на полном серьезе пытались содрать за эту глупую бумажку полсотни марок гербового сбора. В-четвертых, и это главное, он более-менее посвятил меня в «современное» мироустройство.
Оказывается, слова «русский» и «беженец» в текущем историческом периоде суть синонимы. То есть буквально все европейское законодательство о беженцах начиналось с подданных Российской Империи, в одночасье лишившихся собственной страны. Не то чтоб подобного ранее не происходило совсем, вопрос в масштабе. К началу 20-ых годов на территории десятков стран Европы и мира оказались миллионы россиян,[200] причем многие в бедственном положении, без денег, документов, работы, и главное — не испытывающие ни малейшего желания возвращаться на родину.
Раздавать направо и налево свое гражданство не захотел никто, но и оставить бедовать такую кучу людей, из которых чуть не половина прошла через горнило двух тяжелейших войн, просвещенным европейцам показалось страшновато. Поэтому Лига Наций напряглась и к 1922 году в тяжелых муках, но все же «родила» устраивающую всех форму, получившую тут же вполне официальное название «Нансеновский паспорт» — в честь активно лоббирующего данную идею знаменитого полярника, нобелевского лауреата, а также комиссара по делам беженцев. Еще года через три документ начали признавать и выдавать в большинстве стран мира.[201] С небольшим, но важным нюансом: каждое правительство изобретало правила и пошлины, хоть и по рекомендациям, но в меру своей испорченности.[202]
В Суоми чиновники подошли к процессу необыкновенно творчески. Беженцы, прибывшие в Финляндию нелегальным путем, в течение пяти лет считаются гражданами СССР, и лишь выдержав такой безумный ценз (еще и без права работы), могут получить нансеновский паспорт. Хорошо хоть господин Цейдлер заранее подсказал лазейку в законе: при желании навсегда уехать из страны, я вполне могу назваться не советским, а «русским по происхождению, не принявшим другой национальности», после чего получить пресловутый «папир» практически сразу.
То есть финны совершенно недвусмысленно намекают — вали транзитом к огням Монмартра. Понять ситуацию, в общем-то, несложно, тяжело крохотной нации растворить в себе остатки шведской аристократии, российских имперских клерков и купцов, петербургских дачников, волей случая оказавшихся в чужой стране вместе со своими домами в Териоки,[203] а потом еще несколько волн советских беженцев, только последняя из которых состояла из доброго десятка тысяч участников разгромленного Кронштадского мятежа.[204] Подобной армии впору не убежище искать в трехмиллионной стране, а устанавливать собственную власть.
Впрочем, их право. Для меня дело встало за малым — правильно оформить бумаги о своем прошлом, да найти государство, готовое принять блудного сына России. Можно обойтись вовсе без денег, вербовщики в распрекрасный парагвайский Асунсьон или алжирский Бешар охотно берут все расходы на себя. Легко и недорого принимают во Францию и Чехословакию. Вот только мне по странной прихоти хочется хоть на пару дней попасть в германский Франкфурт-на-Майне. Что ж, желание клиента для юристов закон, но… пожалуйте всего-то триста баксов бандитам в дорогих костюмах! Это за самый дешевый вариант, предусматривающий «запертую» трехмесячную визу с упоминанием определенного курорта.
200
Подсчет количества эмигрантов «первой волны» дело неблагодарное. По данным Лиги Наций — таковых 1,4 млн. человек, но это только беженцы. Кто-то насчитывал чуть ли не десять миллионов, цифру «два миллиона» В. И. Ленин назвал и на X съезде РКП (б), выступая там 9 марта 1921 года. В настоящее время большинство исследователей сходится к трем-четырем миллионам.
201
В 1942 году этот паспорт признали правительства 52 государств, и он стал первым переездным документом для беженцев. Позже он стал предпосылкой для Проездного документа беженца, ратифицированного Конвенцией ООН о статусе беженцев 1951 года.
202
На практике «нансеновские паспорта» лишь подчеркивали бездомность их обладателей. В. В. Набоков отмечал, что иметь нансеновский паспорт значило то же, что быть преступником, отпущенным под честное слово.\
203
Териоки — ныне Зеленогорск, в 1907 году было 1400 дач, 44 улицы, почта, телеграф, телефон. Поезда ходили в Петербург 10 раз в день. Как и многие дачные поселки Карельского перешейка, в 1918 году отошел Финляндии.
204
Кронштадское восстание было разгромлено в марте 1921 года, примерно 11 800 участников смогли уйти в Финляндию. Из них 121 был выдан обратно по требованию СССР в 1944 году.