Есть, все же есть прок от кинематографа будущего. Я вовремя вспомнил «Собачье сердце» и кое-как запихал за воротник рубашки уголок салфетки, вытащенной из изящного колечка зажима. Тем временем многофункциональная бабуля потянулась с половником к стоящей в центре стола фарфоровой супнице и налила мне в бульонную чашку янтарной ухи, без труда компенсирующей отсутствие каких либо видимых ингредиентов умопомрачительным запахом. Пока я прикидывал, как половчее ухватить снабженную сложной монограммой серебряную ложку, она при помощи щипцов положила на стоящую слева впереди тарелочку небольшой раскрытый пирожок, как бы невзначай сдвинув поровнее лежащие рядом нож с вилкой.
— Пожалуйста, отведайте под ушицу расстегаев с визигой.[210]
Несколько минут меня особенно не беспокоили, вежливо и предупредительно предоставив возможность погрузиться в еду, и это оказалось весьма кстати: аккуратность и бесшумность процесса потребовали полного внимания.
Наконец я облегченно и насыщенно откинулся на стуле, чем немедленно воспользовался Виктор Александрович:
— Могу ли попросить вас рассказать, в каком полку служили?
От неожиданности я едва не потерял дар речи. Первая рациональная мысль: в советских журналах бестселлер Ильфа и Петрова давно публикуется,[211] не иначе эмигрантские издания подхватили почин, и крылатая фраза товарища Бендера «пошла по рукам» как шутка. Однако догадка долго не продержалась — ни у одного из присутствующих не проявилось на лице и тени улыбки!
Лишь после ощутимой заминки я нашелся с ответом:
— Не успел. К сожалению, в революцию мне четырнадцать едва стукнуло.
При слове революция собеседник поморщился — видимо, больше привык называть «величайшее событие 20-го века» бунтом или мятежом, поэтому в попытке сгладить неловкость я торопливо дополнил свое досье:
— Увы, просто недоучившийся студент-электрик из Питера.
— Так вы, стало быть, дворянин? — прямо «в лоб» поинтересовалась одна из барышень.
— Разумеется, — легко соврал я.
Как мне хотелось избежать этого вопроса. Нет чтоб сразу развернуться от стола, да свалить подальше от местных осколков империи! Но зачем-то остался, и еще в борьбе с супом по услышанным обрывкам фраз понял: эти точно спросят. Им — важно. Более того, отказ от статуса в сложившейся ситуации грозит в лучшем случае безнадежным «игнором». В худшем — придется в куда менее приятной обстановке объяснять разницу между непонятным современной науке, а значит, очевидным шпионом Коршуновым, и вполне состоявшимся в кругах скаутов, а также делах ГПУ и финской контрразведки дворянином Обуховым.
Поэтому я лишь слегка запутал ситуацию заранее продуманной легендой:
— Уж этого-то никакие большевики не могли меня лишить! Ох, бедные мои родители, они исчезли в декабре семнадцатого. Просто ушли однажды вечером проводить знакомого, и больше никто и никогда их не видел. А через два года комиссары или бандиты, кто уж их там разберет, разграбили и сожгли наш дом…
Я отрепетировано шмыгнул носом.
— О, несчастное дитя! — вторила мне старушка, супруга генерала.
— Мои соболезнования, — чуть склонила голову госпожа председатель.
— Но извольте, извольте, — вдруг поспешно вмешался Виктор Александрович, — стало быть, вы же никак не могли поступить в университет раньше двадцать первого, скорее, двадцать второго, по моему разумению! — собеседник подобрался, как будто готовясь к удару. — Алексей, вас в Гельсингфорс каким ветром занесло?!
— Попутным, — неудачно пошутил я в ответ.
— Стало быть, попутным? — переспросил генерал, который, как оказалось, внимательно вслушивался в беседу. — А то нынче у нас ветры-то все разные будут!
— Два месяца как из большевистского концлагеря, — поспешно объяснился я в попытке погасить назревающий конфликт. — Арестовали меня чекисты еще в двадцать шестом за придуманную контрреволюцию, год промариновали в камере Шпалерки, а потом бессудно сослали на Соловки. Но я сумел сбежать по пути, с Кемской пересылки сюда, в Финляндию.
— Один, стало быть, бежали? Или со товарищами? — в голосе Виктора Александровича послышалась явная насмешка. — А коли кругом болота, как выбирались?
— В лесу как дома! С детства в скаутах, мы часто ходил в трудные походы, пока коммунисты не разогнали ячейку.[212] Да и потом, хоть и реже, но продолжали тренировки в надежде на скорый возврат адмирала Колчака, а после его гибели… ждали чуда.
— Ох, простите меня великодушно, — извинился собеседник, впрочем, по-прежнему без особой симпатии, скорее, в странной задумчивости.
210
Визига — фарш из специально обработанной хорды осетровых рыб. Часто использовался именно в расстегаях.
211
В СССР роман «12 стульев» публиковался с января по июль 1928 года в ежемесячнике «Тридцать дней».
212
Формально движение скаутов распустили в 1919 году, по инициативе Второго съезда комсомола. Ряд руководителей был арестован и расстрелян. Но фактически большая часть скаутских ячеек прямо поддерживала белое движение и уже находилась на нелегальном положении.